Пытаясь проснуться. Павел Пепперштейн

и дядя Симон восхищенно говорил:

      – Молодец, Вилли!

      И добавлял со смехом:

      – Вот так всегда, стоит тебе немного разбогатеть, как ты тут же становишься пьяницей!

      Вилли не понимал, над чем смеются эти люди, и думал, что они ничего не понимают в жизни.

      А золото все лежало под крышей, и иногда его становилось так много, что нельзя было понять, где кончаются его запасы и начинается пол.

      Даже Эльза, которая постоянно жаловалась на скуку, после нескольких бутылок пива принимала задумчивый вид, улыбалась и снисходительно позволяла мужу делать с ней все, что он хотел. Он был добрым, и это делало его особенным. К тому же он был очень красив – это тоже делало его особенным. Люди не понимали его и сторонились от него, а он ничего не знал об этом.

      Произнося ту или иную фразу, он никогда не делал пауз, а сразу же начинал говорить. Иногда эта болтовня утомляла Ольшаса, и тогда он говорил:

      – Не болтай, Отто.

      Но Отто не только не слышал слов тестя, но даже не слышал самого себя.

      Он продолжал болтать.

      – Что у тебя сегодня за вид, Ольшас? – спрашивал он.

      – У меня? Обычный вид, – отвечал Ольшас.

      – Почему у тебя на столе пустые бутылки?

      – Я не пью один, – отвечал Ольшас.

      И все вокруг него смеялись. Только Симон иногда улыбался и тихо говорил:

      – Отвратительный человек.

      И Ольшас, слушая его, думал: «Да, это точно про меня».

1987

      Репка

      Еще почти ничего не появилось на свете, но кое-кто уже шарился по подлеску и свисты свистел в оборотных деревнях. Уже поленья, и пни, и скворцы омраченные нашептывали друг другу обратные сказки, уже шептала юная сестра юному брату: «О, брат! Но…» Однако не могла она остановить леденящий порыв инцестуозной страсти.

      Уже Мышка страшилась Кошки, а Кошка шарахалась Жучки, а Жучка скрывалась от Внучки, а Внучка пряталась от Дочки, а Дочка в ужасе закрывала лицо свое руками при виде Бабки, а Бабка обмирала от страха, едва завидев Дедку. И вращалась эта круговерть страха и ужаса в полной или неполной тьме.

      Как-то раз Мышка (по своему обыкновению) стремглав неслась сквозь травы, преследуемая чудовищным и невзрачным призраком Кошки. На самом деле настоящая Кошка о ту пору спала и даже не думала преследовать Мышку, но Мышка уже давно сошла с ума от перманентного страха, поэтому ничего нет удивительного в ее поведении. И вдруг, в мановение ока, гроза сгрудилась в темных небесах, и рухнула сиятельная молния с небес на землю, и вонзилась, и ушла в грунт вблизи от бегущей Мышки. И сотрясло Мышку до самого основания, весь хрупкий состав ее перетряхнуло. И вылупилась Мышка, и светом озарились глаза ее, и встопорщился скромный мех на тельце ее, и усики-антенны отвердели на мордочке ее. И остановилась Мышка, и прервала она свой панический бег. И глянула Мышка в грозовое небо, и мрачным озаренным торжеством воспламенился взгляд ее. И улыбнулась Мышка страшной и ликующей улыбкой, и повернулась она и побежала в обратном направлении. И не успокоилась Мышка, и не утихомирилась,