Прогулка за газировкой. А. Скляр

бумаг и замерла.

      – Прошу всех встать, суд идет!

      Все, как один, посетители поднялись со своих мест, образовав в зале лес из человеческих тел. Осторожно придерживаясь за поручень, мадам Буллер привстала над твердой поверхностью скамьи. Ей явно не хотелось выказывать своего уважения работникам системы, к которой она испытывала если не отвращение, то презрение. Хитрая уловка притвориться немощной позволила не привлекать к себе ненужного внимания сотрудников безопасности. Краем глаза дама заметила, что ее сосед по заднему ряду тоже не спешит становиться на вытяжку, приветствуя его честь, что вызывает нескрываемую улыбку на ее лице.

      В черной широкой рясе, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, в зал входит судья, ему явно сложно передвигаться – лицо красное, дыхание тяжелое. Он взбирается на трибуну и с облегчением падает на роскошный мягкий стул с высокой спинкой.

      – Прошу всех садиться.

      Вступительная часть заседания закончена, двери закрыты, после непродолжительного шуршания снова становится тихо, только дети полной дамы в пальто периодически ерзают на местах. Кому в голову пришла идея брать детей в суд? Толстыми пальцами судья раскладывает перед собой на широком столе документы, с важным видом смачивает пальцы языком, что-то читает, приспустив крохотные очки.

      – Сегодня проводится слушание по делу номер 4792. Андрэ Огюст против Ренарда Рузе. Дело рассматривает судья Канкре, секретарь заседания – мисс Ювениль. Прошу сохранять в зале тишину.

      Пухлой рукой судья берет крохотный деревянный молоточек и, что есть силы, бьет по специальной подставке, многократно усиливающей звук от удара. Процесс начался.

      – Обвинитель и ответчик, займите свои места у трибун.

      Фотографы то и дело щелкают затворами камер, один, что поменьше ростом, постоянно перебегает из левого угла в правый, пытаясь запечатлеть все действие с разных сторон. Где-то с первых рядов к узким стойкам выходят двое: слева встает мужичонка в потасканном кафтане, брюки из черного сукна местами испачканы белой пылью, робко он стягивает с волосатой головы тряпичную кепку, сжимает ее в кулак; метрах в двух от него медленно ковыляет, опираясь на резную трость, дряхлый старикашка, кажется, что он не дойдет до своего места, его длинный сюртук из яркого шалона изящно обрамляет стройное, но кривящееся тело, золотом горят бриллианты на его перстах, а шелковый платок скрывает дряблую кожу на шее.

      – И так, господин Огюст, поведайте суду суть вашей претензии к господину Рузе.

      – Ваша честь, я владею небольшой пекарней на Сен-Бернабе. Вы, наверное, слышали, называется «Ле петит бисквит». У меня продается вкуснейший хлеб во всем Марселе, а о моих птифурах, мильфеях, эклерах, саваренах и макаронах ходят легенды далеко за пределами нашего потрясающего города.

      Когда обвинитель стал перечислять названия десертов, лицо судьи, до этого момента сохранявшее строгое выражение, смягчилось.