Штормовой день. Розамунда Пилчер

окружающие начинали приставать ко мне с расспросами о семье.

      – Не думаю, – сказала я, постаравшись, чтобы это прозвучало легко и как бы между прочим. – Наверное, живет себе в Лос-Анджелесе. Он был актером. Мать сбежала с ним, когда ей было восемнадцать лет. Но вскоре семейный очаг ему наскучил, а возможно, он решил, что карьера для него важнее семьи. Так или иначе, брак их продлился всего несколько месяцев, после чего он взял да смылся, а мать тем временем родила меня.

      – Какой кошмар!

      – Да, наверное, вы правы. Я старалась над этим не задумываться. Мать никогда о нем не говорила. И не потому, что это ей было очень уж горько или что-нибудь в этом роде, просто то, что прошло и осталось позади, она обычно забывала. Такое у нее свойство. Смотреть лишь вперед и с оптимизмом.

      – А что было потом, после вашего рождения? Она вернулась к родителям?

      – Нет, так и не вернулась.

      – Вы хотите сказать, что никто не прислал телеграмму со словами: «Вернись, мы все простим»?

      – Не знаю. Честное слово, не знаю.

      – Вероятно, когда ваша мама сбежала, разразился ужасный скандал, но даже если и так… – Голос ее дрогнул. Видимо, она просто не могла взять в толк ситуацию, которую я хладнокровно воспринимала как данность всю свою жизнь. – Что же это за люди, если они могли так поступить с собственной дочерью?

      – Вот уж не знаю.

      – Вы, наверное, шутите!

      – Нет, серьезно, я не знаю.

      – Вы хотите сказать, что не знакомы с собственными дедом и бабкой?

      – Я не знаю даже, кто они такие или кем они были. Не знаю, живы ли они еще.

      – Неужели вам ничего-ничего не известно? Разве ваша мама совсем вам ничего не рассказывала?

      – О, конечно… какие-то обрывки прошлого то и дело возникали в разговорах, но общая картина не складывалась. Ну, знаете, как обычно матери говорят с детьми – вспоминают случаи из жизни или что-то из собственного детства.

      – Но Бейлис… – Она нахмурилась… – Фамилия ведь не совсем обычная. И что-то она мне напоминает, а что – не могу вспомнить. Неужели и у вас нет ни одной зацепки?

      Мне была смешна ее настойчивость.

      – Вы говорите так, словно я очень хотела узнать. Но, видите ли, я этого вовсе не хотела. Не знаешь деда с бабкой – и скучать потом не будешь.

      – Но неужели вам не было интересно узнать, где они жили?

      – Я знаю, где они жили. Они жили в Корнуолле. В каменном доме, там холмы и луга спускаются к морю. А у матери был брат Роджер, но он погиб на войне.

      – Но как она жила после вашего рождения? Наверное, ей пришлось устраиваться на работу.

      – Нет, у нее были кое-какие деньги. Наследство старой тетушки или что-то в этом роде. Автомобиля мы, конечно, не имели и в роскоши не купались, но концы с концами сводили. Она поселилась в Кенсингтоне, на первом этаже дома, принадлежавшего каким-то ее друзьям. Мы прожили там, пока мне не исполнилось восемь, когда меня отправили в школу-интернат, а потом мы, как бы это сказать, стали колесить…

      – Интернаты – штука дорогостоящая.

      – Этот интернат был