Любовь в эпоху инопланетян. Игорь Павлович Соколов

себя пустым. – говорил вдруг Емс и мгновенно засыпал в ногах у Ешки.

      – Неприлично думать обо всех прилично, – говорил Псевдолог Ешке и на его глазах страстно сжимал беззащитное тело спяшего Емса.

      – За что вы его? – пугался Ешка, и становился от страха на четвереньки.

      – За возбуждение души моей, – кричал исступленный Псевдолог и тут же молча уходил, удовлетворенно зажимая в своей осанистой руке вырванный клок волос постанывающего во сне Емса.

      Было ясно, что надо было чему-то учиться, хотя бы в силу своего лично истребления, поэтому поэт эР выходил ночью из дома и становился на край самого крутого обрыва, где он любил дышать бурями, отлетая в область Неведомого.

      Где-то там на чистом кладбище, вокруг которого так часто прячется безрадостный мусор, и где трудно во что-то верить и все время тянет смотреть на часы, меж разбросанных спиралей цветов и разбитых фонариков бродит грустная Эль и смотрит на искрящийся дождь бенгальских огней давно улетевшей зимы…

      – Даруй мне чистую совесть, – шепчет она на свежую могилу и осеняет себя перстом, облеченным в крестное знамение.

      Небо заболело и осунулось холодными тучами.

      Кто-то неизвестный весь светился солнечным воздухом, чтобы поддержать его у самой тьмы.

      – Здравствуй, мой грешный сообщник, – сладострастно улыбнулась мамзель Туринов поэту эР, и тут же облизнула кончиком языка свой изящный профиль.

      Поэт эР со вздохом созерцал ее вакхический номер и как будто совсем не свою, обманчивую внешность в зеркале, потом засмеялся, ощущая с тревогой собственную непристойность и пытаясь разогнать грусть, он стал опять читать свои стихи, пропадая между ног мамзель Туринов.

      – О, как трудно понять твои лихо закрученные образы, – с томным блеском в глазах мамзель Туринов раскрывала поэту эР свое хищное отверстие.

      – А что тебе вообще нравится?! Пробормотал поэт эР, обхватывая ее волосатые ноги.

      – Вы меня не звали, – открыл ногой дверь хихикающий Емс.

      В его руках блестел перочинннй ножик и все было ясно.

      – Они умерли ради нас, – всхлипывал пронзительный Ешка, обнимая пьющего Емса.

      – Ой, как я ненавижу себя! – кричал пьяный ЕмС, теребя Ешку за волосы.

      – Этого и следовало ожидать, – хихикнул любознательный Псевдолог, выглядывая из-за кустов…

      – Я не буду Вашей никогда, – кричала мамзель Туринов, отбрасывая от себя ногами пылкого Псевдолога.

      Ешка еше раз обнял на прощание стыдливого Емса и пошел поить Машку.

      Машка опять похотливо зачесалась рогами о большой круглый живот Ешки.

      Везде пахло звериной шерстью и ужасно хотелось молока.

      – Ме – ме – , ребеночек, – заблеяла Машка и повалила рассеянного Ешку на траву.

      И долго терлась о него своей пушистой мордой как о козленочка.

      Оторванная и случайно носящаяся по ветру