Приговоренный дар. Избранное. Сергей Сибирцев

причуд. Художественная натура всегда требует свое, так. Ты, Игорюша, только не конфузься. Требуй все целиком!

      – Мне бы библиотеку, чтоб…

      – Господи, Игорюша! Дай список, е-мое! У моего управляющего этого барахла завались, – у академиков скупал, гад. Тебе сам этот как его, великий… Лопнет от зависти, ну!

      – У Александра Сергеевича была превосходная библиотека. У Льва Николаевича, вообще… Алексей Максимович собрал прекрасную.

      – Я тебе точно говорю, эти мужики сдохнут от зависти от твоих книжек. Сам посмотришь, Игорюша, мой завхоз очень даже не простак.

      – К сожалению «эти мужики» умерли. И слава богу, что умерли, не имеют чести видеть всю эту мерзость, что…

      – Сам, что ли, прибрал? Или мужики сами сыграли в виду несварения желудка и прочих геморроев, так?

      – В том числе и от них, Петр Нилыч. Это наши русские классики, наша гордость. Хотя Алексея Максимовича сейчас не весьма-то жалует наша интеллигенция. Хотя спектакли по пьесам все равно ставят. Все равно, Алексей Максимыч не врал про дачную человеческую сущность. Петр Нилыч, извините, но ведь вы типичный горьковский персонаж. Он любил таких… изображать во всей гнойной их сущности. И наказывал нам, дуракам, любить.

      – Игорюша, голубчик, на какой хрен меня любить! Окстись, милый. От тебя потребуется уважение младшего к старшему. А в душе ты можешь нести меня по всем кочкам. Мне твоя душа без надобности. Мне бы со своей горемычной разобраться. Я ясно выражаюсь, мистер Гуманоидов? Я не зарюсь на ваши внутренности, мне люб ваш талант, ваш профессиональный почерк. Моя слабость – профессионалы в этой жизни, Игорюша.

      – Профессионалы, говорите… Профессиональные дачники заселяют всю русскую местность, – это хорошо, или в этом факте намеренная пошлость? Петр Нилыч, а в церковь давно не заглядывали?

      – Нет, Игорюша, церкви я люблю. В особенности наши православные, а как же! Живопись, знаешь, запашистость этакая лампадная и прочий фимиам. Службы вот, батенька, не уважаю. Долго, да и теснота, душно. Зато попы наши, конечно, не в пример римским и прочим. Заглядение, а не попы, – униформа богатейшая. И тяже-ленная, поди, и как ее старички-епископы таскают часами? Одно слово, попы русские богатырского складу. И пить, я знаю, горазды, не то что ваша интеллигентская братия. Возьмет на грудь жалкую поллитровку и норовит под стол устроиться, чтоб всем ноги обрыгать. Вроде вши – насосется на дармовщинку, а потом трясется, как бы не дриснуть, не лопнуть! Сама, сволочь, в Бога не верует, а перед смертью непременно окрестится – на всякий пожарный. А ну, доведется предстать перед божьими дознавателями, чинами апостольскими. А в душе – холопья и лакейская морда! Так бы и задавил собственной рукой! Ладно, Гуманоидов, плюнь, не бери на сердце. Бурлаков лично к тебе имеет приязнь. Потому что ты – сволочь. Но сволочь искренняя, доподлинная, без украшательств, без побрякушек этих всяких идейных, партийных. Будь моя воля, все эти расплодившиеся партии и партейки