Кара небесная, или Стикс-2. Наталья Андреева

ничего не замечает. Спала беспокойно, то и дело вздрагивала, просыпалась и радовалась, что он всего этого не видит. Выражения ее лица, внезапных слез и того, как она отчаянно сжимает руками подушку. Нервы. Ошибка будет стоить ей жизни. Ошибиться нельзя.

      Утро следующего дня началось с того, что за завтраком Лешка вкрадчиво спросил:

      – Ты не хочешь прокатиться?

      – Куда?

      – В Р-ск.

      Она невольно вздрогнула:

      – В Р-ск? Зачем?

      – У Ивана там мать. Живет неподалеку. В Горетовке. Кстати, вы знакомы?

      – Виделись пару раз, – неохотно сказала она.

      С матерью Саранского у нее сложились напряженные отношения. Должно быть, Иван все свалил на нее. Это она, мол, детей не хочет. И Лидия Станиславовна явно испытывала к гражданской жене сына неприязнь. К тому же Ольге не нравилась сама Горетовка, не нравился особняк Саранских и природа в окрестностях. Она привыкла к другому и тосковала по суровому, но красивому краю, где родилась. Дома не была уже лет пять, но часто видела во сне свой родной город. Видела почему-то с высоты птичьего полета. Самолет летел из мрака ночи на восток, на солнце, которое разгоралось все ярче и ярче, пока глазам не становилось так больно, что рука сама тянулась к шторке иллюминатора: опустить. Потом самолет начинал снижаться, ложился на правое крыло, но казалось, что это земля опрокинулась, над головой вместо неба сопки и голубые озера, готовые вот-вот пролиться…

      И в этот момент она вздрагивала и просыпалась. Здесь все было чужое, хотя и прошло десять лет, как она уехала из дома. Привычка – это не то же, что голос крови, голос родины. Все равно будет тянуть туда, где плохо, трудно, но ты была счастлива. Коротко, дня два-три, но зато не сравнимо ни с чем. Никакие деньги и удовлетворенные амбиции этого дать не могут. Дома бы побывать. Дома… В Горетовку же Ольгу не тянуло вовсе. Ехать в деревню к женщине, которая относится к ней с такой неприязнью… Нет уж, увольте! Она так и сказала:

      – В Горетовку я не поеду.

      – Но надо же ей сказать.

      – Скажи сам.

      – Тут нужна женская деликатность.

      – Позвони ей.

      – Э-э-э… – Он замялся. – Его тело… то есть то, что от него осталось… лежит в морге. И перед тем, как… Надо бы провести опознание.

      – Считай, что я его опознала.

      – Ты не понимаешь! – Ладошкин вскочил и забегал по кухне. – Мы должны знать наверняка, он это или не он!

      – А кто же еще? Кому придет в голову спалить дом? Он это сделал мне назло.

      – Дура!

      – Я ему никто. – Она проигнорировала оскорбление. Не то время, чтобы обращать внимание на пустяки. – И похоронами заниматься я не обязана.

      – А как же его ребенок?

      – Какой ребенок?

      – Ты сказала, что беременна.

      – Мало ли, что я говорила. И вообще. Он детей не хотел. Обо мне не позаботился. С какой стати я должна теперь им заниматься?

      – Оленька… Так надо, понимаешь?

      – Кому? – Она смотрела в упор.

      – Нам. Надо туда съездить.

      – А почему ты не можешь поехать один?

      – Я не хочу тебя оставлять в таком положении