По агентурным данным. Фридрих Незнанский

ты! – Горло перехватил спазм, и она продолжала почти шепотом: – Мать каждый день ждет ареста, кричит по ночам во сне! Мы обе этого ждем!

      – Марина. Марина, мне очень жаль, что все так произошло с твоими близкими, – подыскивая нужные слова, медленно заговорил Егор, – но я в этом не виноват! У меня совсем другие задачи были. Мы шпионов ловили, – ласково, как маленькой, старался он втолковать ей смысл своих слов.

      – Вот-вот, шпионов! И отца в шпионаже обвинили. Его, селекционера, который выводил новые сорта зерновых, человека самой мирной профессии – его обвинили в том, что он сотрудничает с иностранными разведками! И он признался в этом, понимаешь?! Это какими же методами у вас заставляют честных людей себя оговаривать? Может, расскажешь?

      – Марина… Мариночка… – беспомощно твердил Егор.

      – Все кончено! Все между нами кончено. Я полюбила Егора Хижняка, прекрасного наездника, любимца Степана Михайловича. А с человеком, который служит в «органах», ничего общего у меня быть не может! Я даже домой тебя пригласить не могу, не могу с мамой познакомить! – выкрикнула она.

      – Постой, не руби с плеча! Не каждый день такие встречи происходят. То, что между нами возникло. Это же дар судьбы, как ты не поймешь?! Как же ты так.

      – Так!!! Ошиблась, бывает. Кто ж знал, что ты людей мучил? На лбу не написано.

      – А это ты брось! – рассвирепел Егор. – Крови на мне много, – это правда! Так на всех, кто воевал, она есть! Вас всех, тебя в том числе, защищали, между прочим!

      – Спасибо за защиту! От таких защитников в каждой второй семье горе!

      – Э-эх! Что ты понимаешь, соплячка. Что ты понимаешь в мужской жизни? Кто дал тебе право судить меня? Я ни разу своей честью не поступился! И нет на мне невинной жизни ни одной! И никто не может заставить меня сделать что-либо против совести. И никто, кроме боевых товарищей, не имеет права судить меня! Ладно, прощай! – Егор хлопнул дверью.

      В окно было видно, как шел он, размахивая руками, быстрыми шагами сокращая расстояние до березовой рощи. Марина смотрела ему вслед и беззвучно рыдала.

      Хижняк ходил по комнате, собирая вещмешок. В этой комнате, где он часто оставался до войны на ночь, а то и на день-другой – если задерживался допоздна на заводе или перед скачками, когда нужно было находиться возле лошадей неотлучно, – в этой комнате, как оказалось, сохранилось много милых мелочей. Несколько книжек, открытки, любительские фотографии, хлыст, защитные очки, секундомер, даже наездничья куртка. Он взял в руки секундомер, щелкая кнопкой по привычке наездника. Стрелка то стремительно неслась по кругу, то останавливалась как вкопанная. Вот так и его счастье – стремительно неслось, завертев его в сладком водовороте, и остановилось, как не было.

      Он побросал кое-что из мелочей в мешок, последним взглядом окинул комнату и вышел.

      Хватит, расслабился здесь среди цветочков. Пора и честь знать.

      Получалось, что возвращается он на полсуток раньше, но это ничего. Раньше – не позже.

      Он вышел на темную уже улицу, быстро пошел к остановке. Если трамвая не будет, поймаю попутку,