По агентурным данным. Фридрих Незнанский

что, сватов к тебе присылать? – рассмеялся Егор.

      – Ну, коль к этому идет, то ко мне, – заулыбался беззубым ртом Голуб.

      С улицы послышался хруст и звук тяжелых, удаляющихся шагов. Егор пулей вскочил, метнулся к окну.

      – Да у тебя здесь свои шпионы, дед! – сердито произнес он. – Кто это? Иди сюда, глянь, а то уйдет он!

      – Коренастый такой? В кепке? – не вставая с места, спросил Голуб.

      – Да. Кто такой?

      – Да навязали мне урода, прости господи. А чего я? Наездники нужны, не откажешься.

      – И часто он так под окнами ошивается?

      – Кто ж его знает. Скользкий мужик. К Марине все клеился, но она его на дух не выносит.

      – Ладно, Михалыч, пойду я. Засиделся.

      Егор поднялся, лицо его снова помрачнело.

      – Иди, парень. Проститься-то, надеюсь, зайдешь? – Голуб явно расстроился, что конец встречи оказался так испорчен.

      – Куда я денусь, – коротко бросил Егор и исчез.

      Теплый день плавно перешел в столь же теплый, тихий вечер. Толпа принаряженных женщин и девушек – основное население этой рабочей окраины – высыпала из здания клуба. Все они работали здесь же, на конном заводе, все были знакомы и шли парами или группками, обсуждая фильм, главную героиню, ее шикарное платье, то, как легко отстукивала она чечетку на ступенях широкой мраморной лестницы; ее красавца партнера. При этом все взгляды были прикованы к удалявшейся в сторону аллеи паре: ветеринара Марину Сергеевну сопровождал интересный молодой мужчина. Это само по себе уже было редкостью, а то, что спутник докторицы не кто иной, как знаменитый наездник Хижняк (имя мужчины стало известно от Тамары), возводило Марину в ранг почти кинодивы.

      Все немножко завидовали Марине, но больше радовались за нее, – ее здесь любили. Лишь один человек не разделял всеобщего умиления: за углом клуба курил папиросу за папиросой Иван Ребров. Дождавшись конца фильма и убедившись, что неприступная Марина действительно ходила в кино с этим хлыщом, увидев, как его рука легла на плечо женщины, Ребров зло швырнул окурок и скрылся в темноте.

      Пара тем временем брела по едва освещенной аллее сквера. Здесь Марина стряхнула руку со своего плеча, будто испугавшись того, что они остались наедине, и надменно спросила:

      – Не лишком ли резко берете, товарищ Хижняк?

      – Простите, Марина. – Егор смутился, но тут же жарко заговорил: – Знаете, я очень хотел бы ухаживать за вами красиво, как в кино. Дарить цветы, читать стихи, засыпать подарками. Да вот беда: увольнительная у меня всего четыре дня. Один уже прошел.

      – Вы еще на службе?

      – Да.

      – А я думала, вы к нам навсегда, – разочарованно проговорила женщина.

      Она опустила голову, каштановые пряди скрыли лицо.

      – Пока нет. Здешним воздухом приехал подышать. Но я вернусь! Скоро. Теперь очень скоро! – с жаром проговорил он.

      Она молчала. Егор остановился, развернул женщину за плечи и, глядя в зеленые, влажно блестевшие глаза, взволнованно продолжил:

      – В моей жизни все переменилось. Сегодня, когда я встретил вас. Я не знал, не думал, что так бывает.