Мой любимый шотландец. Эви Данмор

все еще держала в руке увеличительное стекло, сама того не замечая. Наконец она спохватилась, посмотрела на лупу, потом на конверт, который Хэтти сунула ей прямо под нос.

      – Спасибо. К сожалению, завтра…

      – И ты должна рассказать мне все-все про свои раскопки в Тунисе, – добавила Хэтти. – Мне очень интересно!

      Катриона уставилась на подругу поверх очков.

      – Раскопки проходили в Суре. Это город на Ближнем Востоке. – В ее голосе прорезался шотландский акцент.

      – Еще интереснее! – выпалила Хэтти.

      Подруга не сводила с нее пристального взгляда.

      – В чем дело, Хэтти?

      Девушка надула губы.

      – Почему ты сразу подозреваешь худшее?

      Потрясающие ярко-голубые глаза Катрионы резко контрастировали с прямыми черными ресницами. Обычно она прятала их очарование под очками или отгораживалась от собеседника отстраненным взглядом, говорившим о том, что мысли ее заняты скорее старым пергаментом из Туниса или Тира, чем разговором. Теперь же взгляд стал пристальным, в глазах читался острый ум.

      – Ты влипла в неприятности и считаешь, что я могу помочь, – сказала она и кивнула в сторону кресел «честерфилд» перед остывшим камином. – Присаживайся. Я раздобуду нам чаю.

      Катриона не стала звонить в колокольчик и пошла на кухню сама, а Хэтти уселась в скрипучее кожаное кресло и оправила юбки. Впервые за неделю ее пульс замедлился до нормального ритма. В кабинете профессора Кэмпбелла стояла полная тишина, ненарушаемая даже тиканьем часов; низкий потолок и толстые старые стены надежно защищали от внешних звуков. В воздухе витали запахи исписанной чернилами бумаги и лавандового мыла Катрионы. Витражные окна выходили в огороженный стенами сад, солнечные лучи лежали на потертых половицах красными и синими пятнами. В этой комнате царил вечный штиль, обещавший гостям надежную защиту от любой непогоды. Вряд ли подобное жилище приличествовало шотландскому графу и его наследнице, зато их ученым умам соответствовало вполне: так и видишь отца с дочерью в креслах у камина, в котором потрескивает огонь, оба погружены в чтение и время от времени поправляют очки или поднимают взгляд, чтобы сказать что-нибудь умное. Похоже, Катриона для профессора Кэмпбелла была тем же, что и Флосси для Джулиана Гринфилда – ярой сторонницей интересов своего отца с самой колыбели. Нынешние проблемы Хэтти она сочтет в лучшем случае несерьезными. К возвращению Катрионы, осторожно несущей маленький поднос, девушка набралась решимости.

      – Ты права! – выпалила она, дождавшись, пока подруга нальет чаю и сядет. – Я влипла, и мне нужна твоя помощь. На матинэ придет Блэкстоун, а я не могу встретиться с ним одна и притвориться больной тоже не могу, потому что мама запретила!

      – Блэкстоун? – Катриона отставила чашку, заинтересовавшись. – Тот коммерсант, который одолжил лорду Баллентайну деньги на покупку «Лондонского печатного двора»?

      – Он самый.

      – Почему ты не хочешь с ним встречаться одна?

      Хэтти