Волга впадает в Гудзон. Фридрих Незнанский

не получалось: в знакомый лесной пейзаж, несмотря на ранний час, вписалась чужеродная деталь, заставившая Томилина нахмуриться.

      За мостиком, собственно говоря, проходила основная трасса, ведущая к столице, по которой днем сновали машины в обе стороны. Дорога, ведущая к «хате» Всеволода Ивановича, ответвлялась от нее в сторону мостика через ручей, затем некоторое время шла по поселку, превращаясь в его окраинную улицу, после чего вновь закруглялась в сторону основной трассы и вливалась в нее. От остального мира поселок в этом месте отделяли вторые, как их называли местные, «околичные» ворота, разумеется охраняемые не менее строго, чем центральный въезд-выезд.

      Ну а чужеродной деталью, испортившей Томилину пейзаж, была обыкновенная машина – довольно-таки потрепанный синий «субару», немного кособоко припаркованный на обочине шоссе чуть дальше развилки. По его виду Томилину отчего-то показалось, что он, во-первых, пуст, хотя стекла у машины были тонированные, во-вторых, что стоит здесь давно и стоять намерен еще долго.

      «Странно, – подумал Всеволод Иванович и даже слегка пожал плечами, – если мужик сломался по дороге в Москву, почему, вместо того чтобы вызвать эвакуатор, бросил машину на дороге?..» Но в следующую секунду он начисто забыл про синий «субару», поскольку из-за ближайшей купы деревьев, крайней к мостику, показался нос головного джипа Мансурова, тут же, на повороте на развилку, сбросившего скорость: впереди у джипа был мостик, не считавшийся надежным у владельцев иномарок и действительно требующий пусть и не срочного, но ремонта.

      Водитель Томилина при виде эскорта привычно завел движок, и это было кажется, последнее, что зафиксировало сознание Всеволода Ивановича перед разразившимся на его глазах кошмаром…

      Взрыв, как запомнилось ему, прогремевший на какой-то почти ультразвуковой, запредельной по громкости частоте, раздался в тот момент, когда серебристый «лендровер», тоже вслед за джипом медленно, достиг мостика. Не верящий своим глазам Томилин с замершим сердцем, в остановившемся времени и сгустившемся пространстве видел, как неестественно медленно начали вначале рассыпаться в мельчайшие осколки передние стекла мансуровской машины, как под комьями вздыбившейся выше верхушек леса земли и сам «лендровер» словно разломился (или выгнулся?) надвое, потом почти мгновенно смешалось все: земля, черно-серые клубы дыма, закрывшие от окаменевшего на месте Томилина и машину, и лес, и мостик, и трассу, и сквозь эту мешанину грязи, грохота, явственно прорывающегося сквозь них отчаянного женского визга, пробился еще один жуткий, смертоносный звук – автоматная очередь, одна… вторая.

      Следующее, что понял и осознал Томилин, – свой собственный крик и то, что он, задыхаясь, не мчится даже, а летит туда, в сторону все еще осыпающейся с неба земли, опережая собственного охранника, видя перед собой пятнистые спины высыпавших из первого джипа ребят Мансурова. На какое-то мгновение сердце все-таки подвело его, потому что