Позолота. Марисса Мейер

ее глазах. Внимательно, заинтригованно, едва ли не зачарованно изучал он их. Обычно люди рассматривали Серильду исподтишка, любопытство боролось в них со страхом, король же смотрел открыто. Не то чтобы брезгливо, но… Гм-м. Серильда не могла определить, какие чувства она у него вызывала.

      Наконец, Эрлкинг отпустил ее и кивнул в сторону обеденного стола.

      – Мой двор пирует здесь после долгой охоты, – сказал он. – Этот зал для меня священен, здесь преломляют хлеб, наслаждаются вином, произносят тосты. И торжество, и поддержание сил, – он махнул рукой в сторону гобеленов. – Потому-то это одно из моих любимых мест, где я с гордостью могу похвалиться нашими великими победами. Каждый из трофеев – сокровище. Напоминание о том, что, хотя недели тянутся томительно долго, долгожданное полнолуние всегда наступает. Скоро нас ждет новый выезд. Мне нравится думать об этом. Это вселяет в нас боевой дух.

      Повернувшись к Серильде спиной, король приблизился к стоящему у стены длинному буфету. На одном конце его стояли кубки из олова, на другом – тарелки и блюда, подготовленные к обеду или ужину. На стене висело чучело голенастой птицы с длинным узким клювом. Птица напоминала бы журавля или цаплю, если бы не крылья. Широко раскинутые, словно готовые к полету, они были окрашены в пронзительно-яркие оттенки желтого и оранжевого, а кончик каждого пера словно окунули в синий кобальт. Поначалу Серильда решила, что ей чудится, что это играют отблески свечей, но чем больше вглядывалась, тем яснее видела, что перья светятся.

      – О, это герциния, – пояснил король. – Они водятся в самой западной части Ясеневого леса. Одно из множества лесных существ, которые, как говорят, находятся под защитой Пуш-Гролы и ее прислужниц.

      При упоминании о моховицах и Лесной Бабушке Серильда замерла.

      – Я очень доволен этим приобретением. Она довольно красива, не так ли?

      – Она прекрасна, – еле выговорила Серильда непослушным языком.

      – Но ты же видишь сама, она здесь совсем не к месту, – темный властелин отступил, с неудовольствием окинул стену взглядом. – Я долго ждал, пока подвернется что-нибудь подходящее, чтобы обрамить ее. И каков же был мой восторг, когда в прошлое полнолуние мои собаки напали на след не одной, а целых двух моховиц. Можешь себе представить? Их забавные мордочки, лисьи уши торчком, короны из зеленых ветвей, – рукой он описал дугу, указав влево и вправо от птицы. – Они бы вечно наблюдали, как мы здесь лакомимся тварями, которых они так стараются защитить, – он обернулся к Серильде. – Мне нравится подобная ирония.

      У нее защемило сердце, но все, что она могла – не показывать, какой отталкивающей кажется ей такая идея. Моховицы – не животные. Не звери, на которых можно охотиться. Они не должны служить отделкой.

      – Особый же вид иронии, как я догадываюсь, – продолжал король, – состоит в том, чтобы дурачить других, не будучи при этом умнее и мудрее них.

      Его тон резко изменился, стал суровым.

      – У меня было время поразмыслить о нашей встрече. И я пришел к выводу, что ты считаешь меня глупцом.

      Серильда