Во власти страха. Полина Александровна Раевская

гордости, самоуважения и собственного достоинства.

      Раньше я не задумывалась, как отреагирует общество на мое решение, и теперь оказалась совершенно не готова столкнуться с таким яростным осуждением. Я растерялась, особенно, когда Линда спросила:

      – Анна, я ведь права? Прости, что лезу, но мать меня просто изведет.

      Краска прилила к моему лицу, я отвела взгляд и торопливо ответила:

      – Конечно. Просто я… Ну, не могла же я отпустить сына одного, а ему очень хотелось встретить отца. Вот так…

      Ложь встревала острым комком в горле, а на душе с каждым словом становилось паршивей некуда. Перед мысленным взором пронеслись утренние забавы, прошедшая ночь, вчерашний день. Маркус в тюремной робе, такой худой, измученный, но с такой надеждой во взгляде, что отчаянно захотелось откусить свой поганый язык или признаться, что да: я – чертова идиотка! И что я поехала его встречать лишь потому, что люблю и всегда любила! Но было слишком поздно. Линда уже рассказывала о своем любовнике, а мне ничего не оставалось, кроме как ненавидеть себя за лицемерие и слабость.

      Что поделать? Я привыкла быть хорошей в глазах общества. Однако, это еще цветочки. Чье мнение меня по-настоящему волновало, так это – бабушки. Если мое поведение обсуждают на всех каналах, то она уже наверняка в курсе новостей. За ними бабуля всегда пристально следила, так что, вероятно, скоро меня ждет допрос с пристрастием. Зная отношение бабушки к Маркусу, ничего хорошего меня ждет.

      Необходимо подготовиться, но я просто не представляю, как сообщу ей о своем решении сойтись с Беркетом. Оно ее шокирует, ужаснет, приведет в ярость. Бабушка всем своим сердцем и душой ненавидела Маркуса. Кляла его на чем свет, стоило только заикнуться о нем. В эти мгновения глаза бабушки горели каким-то безумным огнем, и окажись Маркус рядом, она бы без сожалений разорвала его голыми руками.

      После парочки таких вспышек ярости, выплеснутой в самых цветастых выражениях, я все время откладывала разговор о истинном положении вещей на потом. «Потом» наступило, но я так и не придумала, что сказать и страшно даже пытаться. И все же я должна позвонить бабушке, поговорить.

      Решившись, это сделать, усидеть на одном месте, конечно же, не представлялось возможным. Волнение изводило меня так, что я сгорала от нетерпения. Когда Линда закончила, я разве что в ладоши не хлопала. Даже не вглядываясь, поблагодарила за прекрасную работу и побежала к машине, желая, как можно скорее оказаться дома и обдумать предстоящий разговор. Намеченный шопинг был отложен до лучших времен. Меня разрывало на части, подташнивало от страха и нехорошего предчувствия.

      Я летела домой на бешеной скорости, правда, она уже не вызывала никаких эмоций, переживания завладели мной настолько, что я не заметила, как пролетела мимо журналистов. Припарковавшись, постаралась успокоиться, но не получилось, напротив, нервозность достигла критической точки. Надо было обдумать, что сказать. У бабушки слабое сердце, ее нельзя тревожить,