У Персидской границы. Мария Чиркина

повторяла:

      – Катику, катику, Данила.

      Ведро стремительно полетело вниз и, ударившись о поверхность воды, скрылось под водой вместе с головой Данила. Вода, вытесняя воздух, потекла в уши, нос и ротик мальчика. Захлебываясь водой, он схватился ручками за край ведра, и, упираясь ножками о дно, приподнялся. Задыхаясь от страха и воды, он не мог ни вздохнуть, ни крикнуть. Несколько секунд он молча стоял в ведре с холодной водой, выплёвывал воду и тёр кулачками закрытые глаза. А когда он их открыл, то из его горла вырвался душераздирающий крик. Он кричал так, будто на него со всех сторон набросились страшные чудовища и терзали его тельце своими длинными острыми клыками. Ведро медленно поплыло вверх. Ноги мальчика подкосились и он сел в ведро. Он забыл все слова. Он не мог вымолвить слово «мама», только лишь однообразный звук «а…а» срывался с его языка и рвался из колодца к небу.

      Вытащив ребёнка из колодца и с улыбкой взглянув на него, она снова стала опускать Данила вниз, приговаривая:

      – Катику, катику, Данила.

      – Миша, чего это твой брат Данил так сильно плачет? – спросил Петриков Самоил, который всю ночь с мужиками просидел возле покойного Анания.

      – Дядя Самоил, ни мамы, ни Данила нигде нет.

      – Миша, глянь в саду, крик оттуда доноситься, – сказал Самоил.

      Михаил забежал за гранатовый куст и увидел мать, которая крутила лебёдку, вытягивая из колодца ведро.

      – Катику, катику, Данила, – не замечая Михаила, блаженно повторяла мать.

      Михаил спрятался за гранатовый куст. Он понимал, что удержать мать и вытянуть из колодца брата он один не сможет, и потому махнул рукой Самоилу, который смотрел в его сторону.

      – Мужики, гляньте, что там случилось, – сказал Самоил мужчинам, входящим во двор.

      – Миша, чего там? – спросили они.

      – Мама брата моего, Данила, в колодец опустила.

      – Господи! Отец Небесный! Верни Мане рассудок, – молились мужики, пока шли к колодцу.

      – Миша, сейчас мы подойдем к матери сзади и возьмём её за руки, а ты сразу выхватывай крюк. Да не упусти. На большой скорости его не остановишь. Так совсем дитя загубить можно, – сказал пожилой мужик.

      Мария в очередной раз вытащила ребёнка из колодца и одну руку оторвала от крюка. В это время мужики набросились на неё сзади, а Михаил выхватил из её руки крюк и подхватил ведро, в которой находился Данил. Ребёнок, прижавшись к брату, испугано трясся.

      – Отдайте! Отдайте мне Данила! Анания отняли, хотите и Данила отнять? – кричала обезумевшая женщина.

      – Бабушка, как страшно кричит Маня, прямо жутко мне, – сказала Рахиль бабушке, готовившей возле печи снадобье для Мани.

      – Обезумела она от горя. Но ничего, Рахиль, переболеет она, а там потихоньку и на поправку пойдёт. Мне её будет лечить намного легче, чем тебя тогда. Чужих людей лечить намного легче, чем своих близких.

      – Я хорошо понимаю Маню, потому что сама однажды чуть не потеряла рассудок.

      – Мне тогда очень трудно было лечить тебя, потому что я сама заболела вместе с тобой.

      На похороны Анания собралось всё село. Это горе