II. Аннеска. Поветрие

ее!

      Крестьянин посмотрел в мою сторону и, убедившись в том, что жена говорит правду, подошел к очагу. Опустившись близ огня на колени, выставив вперед ладони, дабы согреть их, он с сожалением проговорил:

      – Завтра вновь наступит день, когда к нам явится сборщик королевских податей, Анна, но едва ли я смогу что-то дать ему, ведь от былого поголовья нашего стада не осталось почти ничего. Сегодня мы лишились еще двух овец. Волки стали нападать на стада даже при свете дня, и никто не может ничего с этим поделать… Что же, такова наша расплата за грехи!

      – На все воля Божья! Ложись спать и своими рассуждениями не накликай на нас больших бед, – вскричала хозяйка, а после принялась за свое прежнее дело.

      Вслушиваясь в диалог двух несчастных людей, страдающих от бедности и прочих невзгод, я искренне удивлялась тому, что они совершенно не замечали меня. Ничто не меняло размеренного уклада жизни обделенных фортуной – ни появление постояльца, ни смена времен года. Бренность навечно погребла их под своим бременем.

      Эти созерцательные размышления привели меня к долгожданному и спокойному сну. Положив голову на стол, я отдалась объятиям грез. На сей раз мой отдых был лишен сновидений, но пробуждение было столь же тревожным.

      V

      Протяжный волчий вой прервал мою дрему. Очнувшись и увидев пред собой багровое мерцание тлеющих поленьев, я попыталась изгнать из сознания сей зловещий звук. Однако он становился все навязчивее. Проклятые звери рыскали прямо под окнами дома, яростно рыча от жажды крови. Затем я услышала отчаянные человеческие крики полные ужаса. Они становились все громче и истошнее, и вдруг прекратились, сменившись лязгом зубов. Смерть забрала очередную душу, воплотившись в звере, чей облик ввергал в страх, а глас заставлял кровь леденеть.

      Человеческая погибель побудила многих деревенских жителей воспрянуть ото сна и выйти из своих убогих жилищ. Уже через миг сквозь узкий оконный проем я увидела множество стенающих и размахивающих руками фигур с пламенеющими жердями в руках… И жерди эти освещали мертвое тело юноши, истекающее кровью, но не лишенное красоты. Собравшиеся близ убитого громко переговаривались между собой о произошедшем, но казалось, что их больше занимало сохранение собственных жизней, нежели скорейшее погребение растерзанного. И это не удивляло меня. Я уже понимала, что действительный уклад и лик бренности намного ужаснее, чем в рассказах сестер Господних, вскормивших меня.

      Тщетные споры и причитания разгоряченного люда утихли лишь тогда, когда несколько мужей взяли на руки растерзанную плоть и унесли ее прочь. Ночная тьма тут же поспешила возвратить свои позиции и вновь овладела сущим. Властвование ее должно было продолжиться до самой зари… Лишь один факел, затухающий на глазах, брошенный в бессилии кем-то на землю, напоминал о произошедшем несчастии. Он был своеобразным символом души истерзанного, которая вероятно еще долго не могла поверить, что ее жизнь во плоти так нелепо завершилась, пав под дланью