Осколки маминой любви. Оксана Озкан

молчала. Она знала, «молчание – золото», вспоминая слова учительницы по литературе. Классная руководительница как-то пригласила психолога для беседы с классом, и Мария хорошо усвоила слова той прекрасной, словно воздушной, женщины.

      – Дети, отставляя обидчика, с которым не хочется вступать в диалог, наедине с самим собой, мы даем ему право выплеснуть весь накопленный им яд, а себе оставляем возможность наказать его больше, чем нам бы этого хотелось. Это происходит потому, что очистившись от переполняющего его яда, наш обидчик остается ни с чем, внутри его души глухо и пусто, как в бочке. Тишина и молчание, в которых мы оставляем его, не заполнят пустоту, не избавят от одиночества.

      Будучи шестнадцатилетним подростком, Мария знала об этом, и интуиция подсказывала, что лучше избегать лишних разговоров. В ее бездонных глазах таилась злость, обида и страх, что все может повториться сначала.

      – Бог простит, – ответила она отчиму и направилась в комнату, где включила телевизор.

      Шел какой-то старый советский фильм, на черно-белом экране мелькали знакомые лица, слышались чьи-то реплики и смех, кто-то пытался шутить. Марии хотелось переключиться на другой канал, она уже смотрела этот фильм, но страх привлечь к себе внимание отчима не давал ей это сделать.

      В ушах стоял гул, в глазах снова мелькали черные точки. Тогда она решила выйти из дома, отправиться к матери на рынок, куда угодно, лишь бы подальше от отчима. Вскочив с дивана, не выключив телевизор, выбежав из квартиры и хлопнув дверью, она не знала, что Александр уже полчаса, как находился в ванной, наполненной густой смесью горячей воды и крови. Красные капли покрыли плитку на полу в ванной, и острое лезвие бритвы лежало в раковине.

      – Что ты тут делаешь? – недовольно спросила Светлана, увидев дочь рядом со своей торговой палаткой.

      – Соскучилась. Помогу тебе работать. Потом вместе пойдем домой, ладно?

      Светлана ничего не ответила, но всем видом дала понять, что ей не нравится эта идея. Однако, как только подошел покупатель, гримаса недовольства сменилась маской всепоглощающей любви: какому клиенту понравится наблюдать нервозность продавца или хозяина торговой лавки?

      Работа матери казалась Марии очень сложной и даже неприятной. Раздражала переменчивость мамы. Светлана вела себя так, словно играет роль на сцене, каждый раз новую. Раздражал нездоровый блеск её глаз, когда она общалась с покупателями, разделяя каждого из них по сословиям определенной, знакомой только ей одной, системы. С каждым из «сословий» Светлана разговаривала на особом языке в специально предназначенном тоне. Разные люди посещали палатку: по-разному одетые, они по-разному спрашивали о цене. Кто-то торговался, кто-то нет. Одни смотрели на продавцов так, как смотрят на насекомых и мышей, сморщившись от неприязни. С такими Светлана не церемонилась и не делала скидок. Другие вели себя скромно, пряча глаза и вывернутые штанины купленных на вырост брюк на своем ребенке. Такие не