Ведьмино кольцо. Александр Руж

спец по чертовщине?

      – А вот для чего. – Лысый Кудряш доел борщ, выскреб тарелку подчистую и облизнул ложку. – С полгода назад стали нам из Кишертского района сигналы поступать. Мы на них попервоначалу внимания не обращали, списывали на предрассудки и невежество населения. Но неделю назад Птаха сообщение об убийстве прислал…

      – Кто прислал?

      – Участковый надзиратель. Он один на весь район за порядком присматривает. А площадь, я тебе скажу, немаленькая, клопа ей в онучи. Птаха – башковитый, пронырливый… Да ты сам увидишь, я вас завтра сведу.

      – А что за сигналы поступали? – уточнил я. – Кто-то в пруду чудище увидел или кикиморы в лесу завелись?

      Все это живо напомнило мне обстоятельства моей сибирской поездки. Там тоже начиналось с таких же нелепых на первый взгляд сигналов. А закончилось трагедией. И черти с лешими были совсем ни при чем.

      Егор Петрович прокашлялся, поплотнее закутал кадык.

      – Не чудища, нет. Огни… гхы, гхы!

      – Какие огни?

      – Разные. Мельтешат за деревьями, а еще жужжит что-то. И человечки являются.

      – Человечки?

      Я, по правде сказать, решил, что он меня разыгрывает. Проверяет, насколько я глупый и легковерный.

      Но лик у товарища Кудряша оставался каменным, хоть слова, которые он произносил, звучали одно другого несуразнее:

      – Да, человечки. На головах то ли коконы, то ли еще чего. Костюмы одноцветные – кто говорит, серебром отливают, а кому зеленое с синим мерещится…

      – Так, может, и правда мерещится? По деревням столько непросвещенного народу живет… Если каждой сплетне значение придавать, то никакой милиции не хватит.

      – Так-то оно так, – вздохнул Егор Петрович, – но что ты на это скажешь? – И он подсунул мне писульку, нацарапанную фиолетовыми чернилами.

      Я начал читать. Составлено было безграмотно, с ошибками, но легко было определить, что писавший состоял на государственной службе и имел знакомство с казенными речевыми оборотами.

      «У падножыя Змеиной горки абнаружено тело гражданина, – проговаривал я про себя, продираясь сквозь покосившийся частокол букв. – Састояние как есть мертвое. На левай щеке ожоговое питно, прочих павреждений не фиксируецца. Гражданин имел босые ноги, портки с дырьями, кафтанье старорежимнаго покроя и катомку с весчами, перечень коих прилагаю…»

      Далее следовал длиннейший реестр: ломоть зачерствелого хлеба, обклеенная папиросной бумагой губная гармоника, клубок ниток, фарфоровая статуэтка голой женщины с отбитыми верхними конечностями, пустое портмоне крокодиловой кожи, бусы из дешевых кораллов, батистовый платочек…

      Дочитывать я не стал, вернул писульку лысому.

      – Что за грамотей это накалякал?

      – Птаха. Ты его не брани, у него до революции вовсе образования не было, а нынче только второй год на ликбезовских курсах учится. И то некогда – работа покоя не дает, клопа ей в онучи… гхы!

      – И что это за гражданин такой с босыми ногами