Поезд на Ленинград. Юлия Ли

прижала нос к распаренному стеклу, а потом тотчас исчезла.

      Он не вздрогнул даже, когда, увидев эту женщину, от неожиданности вскрикнул Феликс.

      Последними перед самой отправкой в вагон пытались ворваться гармонист с двумя-тремя шумными запевалами. Но их растолкал вихрастый черноусый парень.

      – А ну пшли, вагон полный, зайцы чертовы! – Он втиснулся между ними в тамбур, развернулся и вытолкнул музыкантов наружу, инструмент жалобно застонал и смолк.

      – Тебе че, жалко, ниче не полный! – раздалось снаружи.

      – А ну исчезни! – Одет в галифе, поверх черной суконной гимнастерки черная кожаная куртка нараспашку. Выглядел он как сотрудник угрозыска. Феликс увидел, как у пояса сверкнула кобура. Совершенно точно, мильтон. И разговаривает, как мильтон.

      Издав протяжный свист, поезд покатился. Через минуту в вагон перестал поступать свет с дебаркадера, окна почернели, и все погрузилось в туманный полумрак, который лишь слегка рассеивался единственной лампочкой, что покачивалась под потолком в такт движению состава. Феликс ощутил, как по телу пробежал озноб предчувствия.

      Глава 2. Дебют. Уполномоченный МУРа начинает следствие

      – Всем оставаться на своих местах! – внезапно этот последний, который вскочил в вагон, когда поезд уже было тронулся, выхватил из кобуры наган.

      В это мгновение кондуктор, проверявший документы, подсунул кусок арматуры под ручку двери в тамбур, стуча сапогами, невозмутимо прошелся в конец вагона и точно таким же манером запер вторую дверь у клозета.

      – В чем дело? – взвизгнула баба с елью.

      – Это что, шутка? – оторвавшись от блокнота, подняла голову, точно сурок в пустыне, девица в красной косынке. – Зачем подпирать двери?

      В голосе был протест, а ребячье лицо сияло, будто в предвкушении какой-то веселой авантюры. Она отложила блокнот и расстегнула ворот плаща, обнажив воротник серой юнгштурмовки. Наверное, подумала, что грядет какой-то новогодний розыгрыш.

      Феликс не успел осознать, что он почувствовал, когда с двух концов вагона запирались выходы, не понял, боится он или же, как и молодая революционерка, жаждет приключений. Всю жизнь он просидел в своей темной конуре, решая шахматные задачки, впервые совершил выезд из родного города. Он был из тех счастливчиков, кто проморгал революцию. Он почти не видел – не стал приглядываться, какие вершились за его окнами перемены, его внимание не увлекли боевые действия, попыхивавшие огнем и взрывавшиеся револьверными выстрелами. Он выходил из дома очень редко и не замечал валявшиеся под ногами трупы, он не удивлялся опустевшим магазинам, отсутствию трамваев на улице, ржавым рельсам, невозможности достать дров, хоть и мерз и проклинал холода в послевоенные годы. Он даже не испугался, повстречав однажды знаменитых «попрыгунчиков» в арке дома, в котором располагалась контора его отца. Белые саваны выросли перед ним, точно черти из коробочки, а Феликс лишь кинул косой, недоверчивый