Качели. Дина Золотаревская

«шпион» и «враг».

      Вместо подозрительности и недоверия друг к другу у людей родилось взаимное чувство эйфории, на какое-то время и правда показалось, что весь мир охватил праздник. Фестиваль проходил на ура – в легкой, непринужденной атмосфере. Официоз и помпезность мероприятия сменялись творческими и открытыми для всех встречами.

      На фестивале стал сильно повышаться интерес к иностранной массовой культуре и началось широкое распространение «западной» моды.

      Тоня решила для себя:

      – Буду в Москве до самого закрытия фестиваля. Хочу увидеть как можно больше интересного. Еще хочу поговорить с немецкими юношами и девушками. Это меня сейчас необыкновенно сильно интересует.

      У москвичей была огромная жажда что-нибудь рассказать гостям, а языков не знал почти никто.

      Наши люди неожиданно обнаружили, что эти ужасные буржуи, оказывается, нормальные и даже милые люди. Тоня замечала, как пожилые женщины подходят пожать делегатам руки.

      – Сыночки, дорогие, будьте счастливы! – говорили эти женщины.

      Тоня с радостью видела, что в трамваях москвичи уступают делегатам места:

      – Вы наши гости, садитесь, пожалуйста!

      На улице к Тоне обратился пожилой мужчина и, узнав, что она немного говорит по-немецки, попросил ее передать стоящему рядом с ним немцу, секретарю комсомольской организации из Восточной Германии:

      – Все наши люди хотят мира.

      – Девушка, скажите ему это, пожалуйста, – настойчиво попросил он еще раз Тоню.

      Тоня ответила:

      – Секретарь комсомольской организации и так это знает. Но мужчина не сдавался:

      – Ничего, пусть услышит еще раз.

* * *

      Все неформальные встречи и разговоры происходили по вечерам, когда делегаты уже были свободны от участия в официальных мероприятиях фестиваля.

      Весь центр Москвы был заполнен людьми: по улицам и магистралям шли целые толпы людей, встречались на Красной и Пушкинской площадях, на площади Маяковского, на проспекте Маркса (сегодня Театральный проезд, Охотный Ряд и Моховая улица), у Моссовета… Встречи и разговоры шли всю ночь, до рассвета.

      Спорили о еще недавно запрещавшихся в Советском Союзе импрессионистах, о Чюрленисе, Хемингуэе и Ремарке, Есенине и Зощенко. Происходили не столько споры, сколько первые попытки свободно высказывать свое мнение другим людям и отстаивать его.

* * *

      Тоня по вечерам ходила гулять по Москве одна. В один из вечеров она пришла на Пушкинскую площадь. Тоня обратила внимание на то, что на площади люди окружили двух норвежцев, юношу и девушку в красных вязаных шапочках. Вместе с норвежцами москвичи пели известные им песни: «Два сольди», «Санта-Лючия», «Джонни», а потом попросили их спеть норвежскую песню.

      – Я тоже пою, тоже танцую на площади, тоже разговариваю (конечно, с немцами) и даже кое-что перевожу по просьбе соседей-собеседников, – вспоминала потом Тоня. – А ведь я пошла гулять совсем одна и вначале