Наука верующих или вера ученых: век XX. Сергей Кривовичев

разговорами направлял мою мысль. От него я узнал – мальчиком – до переезда в Петербург (1876) о существовании исторической критики “Евангелия”. Он особенно любил “Евангелие от Иоанна”, но едва ли признавал его подлинность. Очень любил “Страсти” и всегда бывал на эти службы[20] – но меня никогда не брал. <…> Мать была неверующая – во всяком случае, в церковь не ходила, постов не исполняла. Я не помню, чтобы она говела[21]. Отец говел. Кажется, от чиновников это требовалось. <…> В гимназии, мне кажется, нянюшка Александра Петровна – очень богомольная – меня водила в церковь. <…> Мать стала верующей и исполняла обряды – когда осталась одна после выхода замуж моих сестер – и жила одна. Но со мной она об этом не говорила»[22].

      Духовная восприимчивость В. И. Вернадского (видимо, унаследованная от прадеда, служившего у престола) имела особый характер и отражалась в видениях и особого рода галлюцинациях.

      «Моя психическая жизнь ребенком и молодым – да и в старости – была своеобразная. Я был лунатиком – боялся пространства – темноты. Лунный свет на меня действовал странным образом. Я ходил и будил своим отчаянным криком… помню, как перепугал няню, с которой спал в одной комнате; ночью, проснувшись, я стал уверять ее, что ее брат, который недавно умер, стоит тут, в углу и грозит мне».

      Галлюцинации не оставляли ученого и в его старости – вот записи 1941-го года:

      «…яркие галлюцинации в самом начале декабря или начале января – из стены у постели вышли и через меня перешли человеческие фигуры, но не детского роста, одетые в древнюю (как на картинах) темную одежду»[23].

      Визионерство, особенная чуткость психической и духовной жизни, были одними из наиболее существенных свойств духовного облика Вернадского, которое в научной деятельности придало его духу силу научного прозрения за горизонты современной ему науки.

      В ранние годы его научного творчества отношение В. И. Вернадского к религии было достаточно скептическое. «Не есть ли вся религия – недоразумение?» – спрашивает он в рукописи 1880-х годов, посвященной вопросам этики[24]. Грандиозные социальные и политические потрясения, связанные с Первой мировой войной, февральской и октябрьской революциями и последовавшими хаосом и гражданской войной заставили многих русских интеллигентов пересмотреть свое отношение к вере – по крайней мере, к ее роли в установлении морально-этических норм человеческого поведения. В захваченной большевиками Полтаве в феврале 1918 года В. И. Вернадский записывает в своем дневнике:

      «Чем больше я думал эти дни, тем для меня все яснее и яснее становится значение этого движения (религиозно-церковного. – С. К.): здесь находится возможность внеклассового общения на почве подъема глубочайших человеческих переживаний. Вместо того духа социальной мести, розни, стремления к грабежу, насилию, наживе, которое практически вытекло и вытекает из социалистических, в частности большевистских, внушений массе – подымается чувство общности, мысль об общечеловеческих основах

20

Очевидно, имеются в виду пассии – службы, посвященные Страстям Христовым, которые обычно проводятся в воскресные дни Великого поста.

21

Говением называется время перед причастием Святых Христовых Тайн, которое обычно сопровождается усиленным постом и посещением церковных служб.

22

В. И. Вернадский. Дневники. 1935–1941. Книга 1. 1935–1938. М., Наука, 2006. С. 144.

23

В. И. Вернадский. Дневники. 1935–1941. Книга 1. 1935–1938. М., Наука, 2006. С. 195.

24

В. И. Вернадский. Философские мысли натуралиста. М., Наука, 1988. С. 387.