Двадцать пять рассказов о призраках. Боб В. Холланд

не увижу его! Мое счастье было безграничным! Чувство вины за мой темный поступок мало беспокоило меня. Было сделано несколько запросов, но на них были с готовностью даны ответы. Был даже проведен обыск, но, конечно, ничего обнаружить не удалось. Я считал свое будущее счастье обеспеченным.

      На четвертый день после убийства в дом совершенно неожиданно ворвалась группа полицейских и снова приступила к тщательному обследованию помещения. Однако, уверенный в надежности своего убежища, я не испытывал ни малейшего смущения. Офицеры попросили меня присутствовать при обыске. Они не оставили неисследованным ни одного уголка. Наконец, в третий или четвертый раз, они спустились в подвал. У меня не дрогнул ни один мускул. Мое сердце билось так же спокойно, как у того, кто дремлет в невинности. Я обошел подвал из конца в конец. Я сложил руки на груди и легко расхаживал взад и вперед. Полиция была полностью удовлетворена и готова к отъезду. Ликование в моем сердце было слишком сильным, чтобы его можно было сдержать. Я горел желанием сказать только одно слово в знак триумфа и вдвойне убедиться в их уверенности в моей невиновности.

      – Джентльмены, – сказал я, наконец, когда компания поднялась по ступенькам, – я рад, что развеял ваши подозрения. Я желаю вам всем здоровья и немного больше вежливости. Кстати, джентльмены, это… это очень хорошо построенный дом. (В бешеном желании сказать что-нибудь легкое я едва ли понимал, что вообще произнес.) Я могу сказать, что это превосходно построенный дом. Эти стены, вы идете, джентльмены? Эти стены крепко сколочены.

      И тут, просто из бравады, я сильно постучал тростью, которую держал в руке, по тому самому участку кирпичной кладки, за которым стоял труп моей любимой жены.

      Но пусть Бог защитит и избавит меня от клыков Архидемона! Как только эхо моих ударов погрузилось в тишину, мне ответил голос из гробницы! Крик, сначала приглушенный и прерывистый, похожий на рыдание ребенка, а затем быстро переросший в один долгий, громкий и непрерывный крик, совершенно аномальный и нечеловеческий крик-вой, вопящий вопль, наполовину ужаса, наполовину торжества, такой, который мог исходить только из ада, одновременно из горла проклятых в их агонии и демонов, которые ликуют в проклятии.

      О моих собственных мыслях говорить глупо. Теряя сознание, я, пошатываясь, добрался до противоположной стены. Какое-то мгновение группа на лестнице оставалась неподвижной, охваченная крайним ужасом и благоговением. В следующее мгновение дюжина крепких рук трудилась над стеной. Стена упала. Труп, уже разложившийся и покрытый запекшейся кровью, стоял прямо перед глазами зрителей. На его голове, с красной, раскрытой пастью и единственным огненным глазом, сидело отвратительное чудовище, чье коварство соблазнило меня на убийство, и чей доносящийся голос отправил меня на виселицу. Я замуровал чудовище в гробнице!

      Рука с содранной кожей (Ги де Мопассан)

      Однажды вечером, около восьми месяцев назад, я встретился с несколькими товарищами