Женитьба Корбаля. Рафаэль Сабатини

сами.

      Мадемуазель де Монсорбье рассмеялась, резко и безрадостно.

      – Неестественная бледность, вы говорите? Пульс, затравленный вид? А как я могу выглядеть, минуту назад проводив свою мать на эшафот, месье? Спокойной? Или, быть может, веселой? Моя мать…

      – Ш-ш, дитя мое! – рука низенького доктора легла ей на лоб, его большой палец начал производить какие-то манипуляции с ее веками, а голос звучал мягко, почти гипнотически. – Не перевозбуждайте себя, citoyenne. Успокойтесь, прошу вас. Вот так, спокойнее, спокойнее. Зачем волноваться? Мы ваши друзья, citoyenne, друзья. Она, пожалуй, права, – обратился он уже к Шовиньеру. – Сильные переживания, трагический поворот событий, свидетельницей которых ей довелось оказаться, ее страдания… – доктор заметил нахмурившиеся брови Шовиньера, голос дрогнул и увял, и фраза осталась неоконченной.

      – Ваше дело поставить диагноз, – обронил депутат ледяным тоном – словно упал холодный и безжалостный нож гильотины, почему-то подумалось низенькому доктору. – Не мне указывать вам. Но если вы все же считаете мои наблюдения заслуживающими доверия, то я попрошу вас вспомнить, почему я привел вас сюда и о чем я говорил вам ранее: мне уже приходилось замечать точно такие же черты в поведении этой гражданки в условиях, когда внешние раздражающие факторы практически отсутствовали.

      – О, тогда это в корне меняет дело! – воскликнул маленький доктор, цепляясь за брошенную ему соломинку. – Если учащенный пульс, неестественная бледность, подрагивание рук, остановившийся взгляд и все прочие симптомы проявляются постоянно, то это может говорить только об одном. Как ваше мнение? – добавил он, вопросительно взглянув на коллегу.

      – Я полностью согласен с вами, – категорично заявил тот. – Здесь все предельно ясно, и вывод напрашивается сам собой.

      Губы Шовиньера чуть заметно дрогнули.

      – Граждане доктора, для юриста лестно услышать, что его гипотезы подтверждаются людьми науки. Я попрошу вас дать свое заключение о психическом состоянии этой гражданки, чтобы общественный обвинитель разрешил перевести ее в госпиталь, скажем, в Аршевеше.

      – Абсолютно справедливое решение, – сказал низенький доктор.

      – И очень гуманное, – добавил его коллега.

      – Вот именно, – сказал Шовиньер. – Ни гуманность, ни справедливость не разрешают привлекать эту несчастную к судебной ответственности, а революционный трибунал слишком серьезно относится к своим функциям, чтобы обвинять особу, которая хотя бы временно не способна защищать себя. Сегодня же направьте медицинское заключение общественному обвинителю и считайте, что ваши обязанности на этом исполнены. Не стану больше задерживать вас, граждане.

      Высокомерно, словно старорежимный князь, он кивком головы отпустил докторов, и те раболепно склонились перед ним.

      – О, подождите! – неожиданно вскричала мадемуазель де Монсорбье, вскакивая на ноги. – Месье, месье!

      Но доктора, повинуясь повелительному жесту депутата,