Хроники Януса. Сергей Сиверс

здесь и сейчас? Я знал, что ворон – птица необыкновенная. Во-первых, необычайно умна и превосходит разумом многих животных. Во-вторых, долгожитель. В-третьих, персонаж многих мифов и легенд: посредник между живыми и мёртвыми, между прошлым и настоящим. В нашем мире существует огромное количество случайностей и совпадений. Почему бы сейчас птице, которую я и раньше видел в своих снах, вдруг не материализоваться и стать чем-то вроде живого образа из моего подсознания? Ворон-архетип.

      Я осторожно вытянул руку, намереваясь дотянуться до него.

      Он недоверчиво отступил, перебирая лапами по рулю. Я убрал руку. Он снова вернулся. Вдруг он склонил голову на бок и членораздельно произнёс:

      – Корвус. Кор-вус.

      Уже когда он стал расхаживать по рулю велосипеда, отсутствие страха перед человеком дало мне догадку, что это дрессированная птица. Возможно, улетела от хозяина, и тот её разыскивает. Когда же ворон стал произносить слова, это лишь подтвердило мою догадку. Я знал, что в имитации человеческой речи врановые одни из лучших – так же как то, что соrvus по-латыни значит «ворон».

      – М-м…Лукьян – несколько неуверенно представился я. – Вот и познакомились.

      Ворон вдруг расправил крылья, оттолкнулся и взлетел вверх. Сверху послышался шум и треск. Падали листья и желуди. Затем я вновь услышал хлопанье крыльев. Он вернулся и уселся на руль. Но на сей раз он в клюве держал маленькую веточку с листьями посередине которой я заметил желудь…

      Велосипед мой стоял не совсем перпендикулярно, и один конец его руля был ближе ко мне, чем другой. Ворон, перебирая лапами, переместился туда и выгнул шею, словно…да, хотел мне это передать.

      Я удивился, затем поднял спину из своей дубовой ниши и вытянул руку.

      Ворон раскрыл клюв.

      Листья вместе в желудем упали мне в ладонь.

      … Всё, что я только что описал выше, казалось чем-то нереальным и более походившим на один из моих снов, чем на явь. Но только это была стопроцентная явь.

      Я вопросительно смотрел на ворона. Так же как, как мне кажется и он на меня.

      – Цибус, ци-бус! – вдруг громко гаркнул он.

      Я неволько вздрогнул, и удивился на эти слова больше. Я не знал что это значит.

      – Что-что? – спросил я.

      Он повторил.

      – Не понимаю, – сказал я.

      – Цибус, ци-бус, цибус…

      – Чего ты хочешь?

      Он задрал голову верх, открыл рот и зацокал клювом и затем сделал глотательное движение так, что я увидел на его горле волку.

      – Ты хочешь, чтобы я …

      Он снова задрал голову и повторил это.

      – … чтобы я это…съел?

      – Цибус, цибус, цибус.

      Я широко раскрыл глаза. «Абсолютный бред» крутилось в моей голове. Тем не менее… да, тем не менее, я оторвал желудь и, очистив его от скорлупки, положил в рот и стал жевать. У него был горький вкус, что сразу отразилось на моём лице. Птица, видимо, заметила это и тут же разразилась гортанным бормотанием больше похожим на смех. Похоже, он действительно смеялся надо мной. На ум мне сразу пришло старинное слово «гортанобесие» из церковно-славянского,