Песни ветра. Сергей Боровский

равнинами запустелыми

      Доминирует серый цвет.

      Нынче правда за узколобыми,

      Рвёт посредственность удила,

      Полномочиями особыми

      Прикрывая личину зла.

      Мельтешит показное рвение;

      От масштабов бросает в дрожь.

      Распиная чужое мнение,

      Кружева заплетает Ложь.

      Ловкачи трясут капиталами,

      Торжествует серая масть.

      Но ужиться волкам с шакалами

      Не даёт проклятая Власть.

      Накрахмалена, отутюжена

      Набежавшая разноцветь,

      Пересыщена, перетруждена.

      Ей бы в руки тугую плеть,

      Ей бы нищего и убогого —

      Да наотмашь, наискосок…

      И для жертвы, попавшей в логово,

      Всё решает один бросок:

      Горло сдавлено мёртвой хваткою,

      Зубы острые у вожака.

      А шакалы лижут украдкою

      Окровавленные бока.

      Рвут волчата кусками целыми,

      Набивая голодный чрев.

      Забываем о красных с белыми,

      Тихо радуемся, уцелев.

      Ни протеста вокруг, ни ропота,

      Только кухонная болтовня:

      Где вполголоса, где вполшёпота,

      Боль выплёскивает родня.

      Нам твердят про веленья времени,

      Про ошибки минувших лет;

      И ни рода у нас, ни племени —

      Был Иван, и Ивана нет!

      Безымянное мы поколение,

      Никому неизвестный род.

      И неслыханное глумление

      Сносит наш трудовой народ;

      Обесчещенный, опозоренный,

      Разуверившийся вконец,

      Обмишуренный, объегоренный…

      Волки взялись пасти овец!

      Дырка от бублика

      Новый год, а в кармане ни рублика,

      Не исполнить желудка каприз.

      И мерещится дырка от бублика,

      Что на прошлой неделе догрыз.

      Помню: бублик – само объедение,

      Штук бы десять на злой аппетит.

      А проклятое это видение,

      Как назло, перед взором стоит.

      Ничего тут, казалось бы, странного —

      Просто дырка, овальный просвет.

      Но его, золотисто-румяного,

      По краям, просто-напросто, нет.

      Я и к Богу с молитвой, и к Мессии,

      И чертей проклинал за напасть.

      Не хватало мне только депрессии

      Или хуже – в психушку попасть.

      Поликлиники, службу доверия,

      Осаждал я в течение дня.

      Но тончайшая эта материя

      Оставлять не желала меня.

      И агент, проявляя терпение,

      Повторял, что хандрить ни к чему,

      Что проклятое это явление

      Досаждает не мне одному.

      Рассуждения сдобрил примерами,

      И шепнул перед самым концом,

      Что проблема известными мерами

      Разрешаема Первым лицом.

      Я – за трубку, не стал церемониться.

      Мне – что Первый теперь, что Второй:

      День к закату настойчиво клонится,

      Не сидеть же до ночи с дырой.

      Позвонил. Отвечают: «Приёмная…»

      Знаю – наглость превыше всего.

      Говорю,