Конгруэнтность. Эрос Гед Евгеньевич

оставаться незаметным, отмеряет время жизни.

      Я, медленно и аккуратно ступая, побрел в направлении своего дома. Стимулами моего движения сейчас являлись: ноющая боль, не позволяющая сосредоточится, и мокрое пятно в нижней части живота, создающее неприятные ощущения такие, что я начал раздражаться. Пятно росло, рубашка прилипала, что вызывало зуд и неприятное ощущение холода. Раздражение усиливалось и заставляло меня ускорять шаг, что, в свою очередь, усилило боль, которая требовала замедлить шаг. Дилемма требовала найти выход.

      – Плевать! – я нервно рванул рубашку. Пуговицы зазвенели, ткань плавно опустилась на мостовую.

      Стало легче. Подняв голову, я столкнулся взглядом с “Большой Медведицей”, который меня окончательно успокоил.

      Почти достигнув дома я вновь столкнулся с дилеммы. Мокнуть стали штаны. Но теперь я знал, как ее решать. Остановившись, спокойно снял штаны и благополучно дошёл до дома.

      ***

      Жуткая духота, везде витает запах еды. В квартире полумрак. Откуда-то сверху доносится звон посуды. Из-за стены слева истошные завывания. Справа – отборный мат.

      Мужчина подходит к кровати и падает на грязный матрац.

      Он старается не дышать – его тошнит от густых и горячих запахов, обильно приправленных специями запахов.

      Достает из кармана руку и смотрит на единственное что блестит здесь.

      Гладкое с плавными изгибами лезвие ножа выглядит совершенным.

      Он заворожено смотрит на него.

      Постепенно звуки стихают. А горячий пропавший едой воздух уходит на улицу. Мужчина сомкнул веки.

      ***

      Алый диск Солнца едва касается горизонта. Розовое небо на котором ни облачка. Он уже привык, что день заканчивается именно так – город погружается в кровь. Медленно тонет в ней, пока его не настигнет бездонная ночная чернота смерти.

      Он идет по грязной улице, стены домов которой с розоватым отливом, все напрочь испщерены словами, точно описывающими жизнь здесь, и фрагментами картин жизни, которой здесь никогда не было. Обрывки газет, пакетов и коробок. Пятна рвоты и куски пищи источают зловоние.

      Он приближается к перекрестку за которым уже есть шанс поживиться.

      Резкий поворот и он чуть не врезается в преграду.

      Желтый цвет кожи подбородка и щек. Тонкие землянистого цвета губы растянутые гримасой ухмылки, через тонкую щель которых проглядывают черные остатки зубов.

      – Твою… – он отскакивает и поднимает глаза. Это старуха. Взгляд бесцветных глаз пуст. Грязные лохмотья.

      – Куда побежал!? – скрипучим, полным визга голосом прокаркала старуха и резво смяла своей рукой край его футболки.

      Он отступил чуть-чуть. Ткань натянулась, демонстрируя его решимость. Грязно желтые ногти узловатых пальцев, окрашенных красным светом умирающего Солнца, держали крепко.

      Всматриваясь в грязь города, обильно въевшуюся в эту руку, он прошипел: “С дороги“.

      – Страшно… Страшно… Страшно. – кривлялась старуха.

      – Прочь!

      – Посмотри