Зеркало загадок. Хорхе Луис Борхес

зубы скалят

      стаи одичалых псов;

      страусы среди волков,

      лисы, пумы и олени —

      все несутся в исступленьи

      прямо попромеж домов.

      Пастухи овец спасают,

      сами позади бегут,

      терутеру там и тут

      заполошные порхают.

      Но верней предупреждают,

      что беда пришла лихая,

      остальных опережая,

      утки-чайя: эту весть

      первыми несут окрест,

      слышно в пампе: «Чайя! Чайя!»

      Растревожены все норы,

      паника среди зверей:

      страшна поступь дикарей.

      Тучи пыли, словно горы,

      заполняют все просторы,

      а за ними – рысью частой

      на конях лихих гривастых,

      полумесяцем-дугой,

      вереща наперебой,

      скачет злой народ кудластый.

      Снова рисуется мизансцена, снова наслаждение от зрелища. В этом стремлении для меня и коренится уникальность Аскасуби – а вовсе не в его добродетельной ярости унитария, о которой так много писали Ойуэла и Рохас. Последний (Собрание сочинений, т. IX, с. 671) представляет себе негодование, которые варварские пайяды Аскасуби вызывали, должно быть, в доне Хуане Мануэле, и вспоминает убийство Флоренсио Варелы на площади осажденного Монтевидео. Эти случаи нельзя сравнивать: Варела, создатель и редактор газеты «El Comercio del Plata», обладал международной известностью; Аскасуби, неутомимый пайядор, оставался всего-навсего доморощенным импровизатором под гитару.

      В охваченном войной Монтевидео Аскасуби был певцом счастливой ярости. Ювеналово «facit indignatio versum» [2]не объясняет нам стиля Аскасуби; он – забияка до мозга костей, но, ругаясь, Аскасуби чувствует себя так раскованно и привольно, что злословие его кажется развлечением, праздником, наслаждением от брани. Достаточно прочесть одну лишь десиму 1849 года («Паулино Лусеро», с. 336):

      Вам письмо, сеньор, ловите!

      в нем всю правду излагаю:

      Реставратора ругаю,

      сидя здесь, уж извините.

      До конца письмо прочтите,

      если вызвать смех сумели

      эти строки – в самом деле,

      я не в облаках витаю,

      славным гаучо считая

      дона Хуана Мануэля.

      Но против этого самого Хуана Мануэля Росаса, настоящего гаучо, Аскасуби выстраивает свои песни, которые все больше походят на войска. Это у него раз за разом змеится и повторяется этот припевчик: «Пол-оборота, / ждет нас свобода»:

      Жеребец-десятилетка

      необъезженный гулял,

      наш дон Фрутос на Каганче

      это дело поменял:

              бока намял,

              выбрал кнут похлеще,

              вконец загнал.

      За Восточных, за Восточных жизнь отдать готов,

      лучше нет объездчиков, храбрее молодцов.

      Да здравствует Ривера, да здравствует Лавалье!

      А Росаса не жалко – все равно каналья.

              Пол-оборота,

              кому охота,

              потом оборот —

              скоро в поход.

      Идем на Энтре-Риос, там Овчинка ждет,

      посмотрим, как завертится этот оборот:

      там

2

«Порождается стих возмущеньем» (лат.).