.

вины Свища Прокофьев не располагал, а без них бандита не прижать. Сказать ему, что нет у него улик, так он рассмеется в лицо и уйдет.

      – Не знаю я никакого Маевского, – стараясь скрыть нервозность, повторил Свищ.

      – И Освальда не знаешь?

      – Ну Освальда, может быть, и знаю, – глянув на Динского, пожал плечами Свищ.

      – И Борщев его знает… И много чего другого знает. Да ты ступай, Михаил Борисович, не стой, в ногах правды нет. Правда в суде.

      – Какой еще суд? Ты меня, начальник, на пушку не бери!

      – До суда еще следствие будет. Задержат, предъявят обвинение. И будет у тебя, дружок, другая охрана.

      – Я тебе не дружок!.. – Свищ беззвучно шевелил губами, договаривая фразу нецензурными словами.

      – Нет, конечно. Дружком ты будешь в камере. Пока не знаю, у кого.

      – Слышь, ты!.. – рассвирепел Свищ. И сжал кулак, но не для того, чтобы наброситься на Прокофьева, похоже, он пытался привести себя в чувство. – Закончился Май! Нет его больше!

      Прокофьев постарался, чтобы ни одна черточка не дрогнула на его лице. Все-таки держал Свищ руку на пульсе событий, и получаса не прошло, как Майский умер, а он уже в курсе случившегося. Кто-то позвонил, сообщил.

      – И ничего тебе Май не сказал! – усмехнулся Свищ.

      Оказывается, он знал и это. Возможно, палата прослушивалась или Свищ не сомневался в своем киллере.

      – Так что не надо, начальник!

      Свищ сплюнул Прокофьеву под ноги и, толкнув его плечом, двинулся дальше. Но толкнул он в плечо полицейского зря. Прокофьев знал, с кем имеет дело, и в момент столкновения словно окаменел. Как ни старался Свищ, он не смог стронуть его с места. А ведь ударил его бандит в больное плечо.

      – У нас реально на него ничего нет, – цокнув языком, сказал Динской, когда Свищ удалился.

      – Будет.

      – Борщ молчит?

      – Пока да.

      – Гаврилу не взяли.

      – Еще не вечер.

      – Ну хорошо, держи меня в курсе.

      Пожав Прокофьеву руку, Динской двинулся к своей машине.

      Прокофьев отправился в управление, не успел зайти в кабинет, как появился майор Ярыгин, старший оперуполномоченный его отдела. Рослый парень, видный, взгляд веселый, задиристый. В прошлом Савелий любил подраться от нечего делать, но жизнь кое-чему научила его, остепенила, а женитьба окончательно отшлифовала. Взгляд у него, может, и горячий, но голова холодная, он все просчитывает на много ходов вперед, продумывает. Любой из подчиненных Прокофьева мог вляпаться в историю, но только не Ярыгин.

      – В замечательное время мы живем! – широко улыбнулся Савелий, колдуя в своем планшете. – Видеокамеры на каждом шагу. Даже в церкви. А вот Борща сняла камера торгового центра.

      Ярыгин положил на стол перед Прокофьевым планшет с движущейся на дисплее картинкой. Ночная улица, фонари, дома, едва различимая в темноте церковь. Из проулка между домами вышел мужчина, свернул к дому Хикса, метров через десять остановился и, бросившись вправо, скрылся во дворе.

      – По-твоему,