Инсбрукская волчица. Али Шер-Хан

– все косточки можно пересчитать. Мне казалось, что в камере не так уж холодно, однако женщина оставалась в арестантской куртке из грубого сукна, которая болталась на ней, как на вешалке. Стоптанные башмаки, валявшиеся под нарами, как мне показалось, не соответствовали ей по размеру и скорее подошли бы рослому мужчине, но, по-видимому, женщина привыкла к ним, как привыкла к решеткам на окнах, отсыревшим стенам, грязи, крысам, тараканам, паразитам и другим неприятным вещам, которые имеются в любой тюрьме.

      Два года, сказала она? Значит, эта женщина находится здесь ещё больше? Впрочем, она, скорее, не женщина, а девушка, просто выглядит старше своих лет. С первого взгляда мне показалось, что ей не меньше тридцати, но приглядевшись, я поняла, что едва ли она старше меня.

      Интересно, кто она, как оказалась за этими толстыми стенами и за что попала сюда? Говорит таким тоном, будто не надеется выйти никогда… Что же такое она совершила? Должно быть, её вина посерьёзнее разбоя, за который меня приговорили к десяти годам тюрьмы с постоянными вывозами на тяжёлые работы. Хорошо, хоть тюрьма в Дебрецене, не так далеко от дома. Может, и сумею пережить все эти годы – ведь Эрик обещал часто навещать меня.

      Сокамерница продолжала лежать все в той же позе, уставившись неподвижным взглядом в какую-то точку над моей головой, и вдруг спросила своим хрипловатым голосом:

      – Тебя как звать-то, новенькая?

      – Ники. Ники Фенчи, – с готовностью ответила я. – А тебя?

      – Анна, – вздохнула сокамерница, – Анна Зигель. Слыхала о такой?

      – Нет, – отчего-то смутилась я.

      – Хм-м… А я-то думала, что моё имя раструбили на всю Австро-Венгрию… Тебя за что упекли?

      – Разбой. Одного ювелира обокрала, на очень приличную сумму.

      Анна смерила меня взглядом, будто оценивая, и усмехнулась.

      – Ха, ну ты даёшь! А я вот кое-кого поджарила, – Анна истерично захохотала, и все не могла остановиться, будто в припадке.

      Я смотрела, как она захлебывается от смеха, пока не сообразила:

      – Так ты здесь за поджог?

      Анна вдруг прекратила смеяться, молча кивнула и проговорила с долей гордости:

      – В один прекрасный день я сделала мир чище, зажарила людишек в своей гимназии! За это меня собирались казнить, представляешь?! Вот только шиш им! – Анна потрясла грязным кулачком, и по ее лицу скользнула злорадная ухмылка. ─ Я тогда еще несовершеннолетняя была. Вот почему я здесь. Тебе который год?

      – Двадцать один уже, – тихо ответила я, – на прошлой неделе исполнилось.

      – Да мы ровесницы! – будто обрадовалась Анна. – А откуда ты?

      – Вообще-то я из Залаэгерсега, а так – из Будапешта.

      – Повезло тебе, – хмыкнув, покивала Анна, – от дома совсем недалеко. А меня вот сначала потащили из Инсбрука в Вену, потом ещё чёрт знает, в каких местах держали, пока, наконец, не довезли до Дебрецена. Поверь, это ещё не самое худшее место из тех, где ты могла бы провести свои юные годочки. И вообще, можешь считать, что тебе вдвойне повезло. Сегодня работать не заставят, только