Французский язык в России. Социальная, политическая, культурная и литературная история. Владислав Ржеуцкий

Вообще само понятие «Запад» является слишком широким и не может означать чего-то определенного. Оно подразумевает предположение, что между нациями[68], которые в течение многих столетий разделяли религиозные и культурные различия, политическое соперничество, военные конфликты и языковые барьеры, на самом деле существовало некое внутреннее и внешнее единство, которое не всегда было очевидно людям, принадлежащим к ним. Понятие «Запад» использовалось для того, чтобы обозначить полюс, противоположный «России», поэтому различия между западными нациями воспринимались как незначительные по сравнению с различиями между ними как целым и Россией. Тем не менее, несмотря на все свои недостатки, противопоставление России воображаемому «Западу» было одним из наиболее востребованных методов описания истории, религии, экономического развития, национального характера[69] и – как мы покажем в нашей книге – речевого поведения русских.

      Классическим – хотя, безусловно, не первым и не последним – примером постулирования принципиальных различий между Россией и Западом является разразившаяся в середине XIX века полемика между западниками и славянофилами, причем особенно наглядно они формулировались в произведениях последних. Принято считать, что западники, которых современники часто называли «европейцами» или «космополитами»[70], были уверены, что Россия, чтобы преодолеть свою отсталость, должна перенимать европейские идеи и образ жизни[71]. Они с большим пиететом относились к Петру Великому – монарху, который в начале XVIII века сумел значительно ускорить модернизацию страны[72]. Славянофилы, со своей стороны, верили, что национальные ценности и традиции являются залогом процветания России в будущем. Они превозносили русское православие и ненавидели Петра – царя, который больше чем кто бы то ни было нес ответственность за привнесенные иностранные обычаи, разрушившие ту органическую общность, каковой, по их мнению, являлась Московская Русь до XVIII века. Согласно их представлениям, западные народы склонны к агрессии, материализму и индивидуализму, тогда как русские люди – точнее, русские крестьяне, представляющие собой истинное воплощение русского характера, – миролюбивы, нестяжательны, готовы разделить с другими свою землю и имущество и подчиняться решениям, принятым сельской общиной, или миром. По существу, в основе славянофильства лежит вполне понятный страх утраты духовности и чувства общественного единства в прагматичный век урбанизации, индустриализации и активно развивающейся коммерческой деятельности, влияние которых на общество русские дворяне могли оценить, путешествуя за границу. Вместе с тем славянофильство является ярким примером того, к чему можно прийти, определяя сущность национального единства исключительно через противопоставление своего народа другим: к огульным обобщениям, примитивным стереотипам и шовинизму[73].

      Эта парадигма

68

Или народами, империями, государствами или иными сущностями: термин «нация», возможно, будет анахронизмом, когда речь идет о периоде до раннего Нового времени, но мы для удобства будем использовать его здесь в самом общем смысле. О национальности и языке подробнее см. в следующем разделе введения.

69

О том, как это противопоставление выражалось в русских травелогах XVIII–XIX веков, см., напр.: Offord D. Journeys to a Graveyard: Perceptions of Europe in Classical Russian Travel Writing. Dordrecht, 2005.

70

См.: Billington J. The Icon and the Axe: An Interpretive History of Russian Culture. London, 1966. P. 379.

71

В действительности «западничество» было явлением гораздо менее однородным, чем зачастую полагают. Так, людей, которых обычно причисляют к лагерю западников, было слишком много, а их идеи и политические пристрастия были настолько разнообразны, что сформировать ясное представление о сути «западничества» как направления общественной мысли достаточно сложно. Более того, мыслители, которых часто упоминают как выдающихся представителей западничества, особенно В. Г. Белинский и А. И. Герцен, иногда достаточно жестко критиковали самые фундаментальные принципы западной экономики, социального и политического устройства, которыми, казалось бы, должны были восхищаться. К тому же западники и славянофилы порой не так уж сильно расходились в своих взглядах. Авторы, которых относят к западническому крылу, по большей части активно интересовались проблемами самобытности родного народа, тогда как славянофилы в значительной мере обязаны своими идеями тому течению в европейской философии, которое было направлено против Просвещения, в частности общеевропейскому романтизму, зародившемуся в Германии в конце XVIII – начале XIX века.

72

Подробнее о петровских реформах см. во втором разделе главы 1. В нашей книге мы будем называть этого правителя Петром Великим, а не Петром I, как его часто именуют в русскоязычной историографии XX–XXI веков.

73

О славянофилах существует большое количество научной литературы. Широкий обзор этого вопроса представлен в (см. полные ссылки в нашей библиографии) Riasanovsky (1965) и Walicki (1975). Много информации можно почерпнуть из монографий, посвященных конкретным славянофилам, например из книги Gleason (1972) об И. В. Киреевском, отдельных томов Кристофа, посвященных А. С. Хомякову, И. В. Киреевскому, К. С. Аксакову и Ю. Ф. Самарину (Christoff 1961, 1972, 1982, 1991 соответственно), а также из написанной С. Лукашевичем биографии И. С. Аксакова (1965). Rabow-Edling (2006) рассматривает славянофильство в контексте традиции культурного (в противовес политическому) национализма.