Большая книга ужасов – 86. Мария Некрасова

В общем, если лагерь в ближайшие дни закроют, идти мне некуда.

      – Выходит, мне тоже некуда идти, – говорю.

      – У тебя есть родители, сестра и братья. Не валяй дурака, Ляля, у тебя полно других проблем.

      – Ага, завалюсь к ним с парнем. – Я подмигнула Иванычу, тот хихикнул, и на секунду мне стало легче. Только на одну секунду, пока я верила, что и впрямь завалюсь. Но не завалюсь, а почему – долго рассказывать.

      – Вообще тебя мне следовало бы уволить, – продолжила Хурма.

      Иваныч протестующе взвыл, я промолчала. Пусть пугает, это она от нервов. Отпугается – быстрее отойдёт. Она всё время так, я уже привыкла. Попугает, выдохнет – да и пустит нас с Иванычем к себе цветочки полить. Её муж ничего не скажет, он привык, что у неё вечно ученики пасутся, пусть и бывшие: располневшие, лысые и с усами.

      – Покинула ночью пост – раз, – Хурма повернулась и снова стала обычной. Даже тушь не потекла. – Подвергла всех опасности, не вызвав специальную службу, когда по лагерю бегал медведь, – два. Допустила хулиганство детей, когда эти уезжали…

      Тут я не выдержала:

      – А вы бы не допустили?! Должны ж они во что-то хорошее верить!

      – Например, в грязь и керамзит…Прощёлкала Сашку, что совсем возмутительно. А что произошло в лесу…

      – Ну это-то при чём?!

      – При том, что лагерь придётся закрыть, по крайней мере до конца сезона. Ты оказалась в ненужном месте в ненужное время, и с меня спросят: почему я держу такого воспитателя, как ты.

      – Я не воспитатель, я помощник. Нянечка по-старому.

      – Тем более церемониться не станут. И наша с тобой чудесная дружба для меня станет отягчающим обстоятельством. Этот лагерь – всё, что у меня есть.

      Умному достаточно. Я, конечно, буркнула «Школа же ещё есть!», но Хурма уже всё решила. Она неплохая тётка. Её дети старше меня, хорошо, если на праздники звонят, внуки учатся где-то за границей, вот и остаётся только работа, только хардкор. «Этот лагерь» – цена, которую она не готова платить за нашу дружбу.

      – Ну что ж, меня продавали и подешевле. Можно сказать, повезло.

      – Никто тебя не продаёт! Просто пока это всё не уляжется, я прошу тебя не показываться в лагере.

      – Что не уляжется?

      Тогда Хурма, поджав губы, велела мне написать заявление об уходе и сама быстро вышла, как будто я могла возразить.

* * *

      Иваныч разразился ей в спину гневной речью, я полезла за бумагой и ковырялась в столе нарочито долго, чтобы унять непрошеный рёв и чтобы Иваныч не заметил. Успокоилась, достала, села писать.

      «Такой-то такой-то от сякой-то сякой-то, сего дня сего месяца сего года – заявление. Заявляю, что ни я, ни Петрович, ни этот неизвестный хмырь, прикидывавшийся немым, никого не убивали, потому что мы хорошие. Заявляю, что мои ночные танцы с медведем – это не преступный умысел и не безответственный поступок, а нормальное поведение условно нормального человека, который любит зверюшек и не любит, когда их мучают. У нас тут свой цирк, и, честно говоря, я очень рассчитывала