Прикосновение разрушения. Скарлетт Сент-Клэр

на нее обрушить.

      – Но… – произнесла она, догадываясь о направлении разговора.

      Деметрий взглянул на нее с еще большим сочувствием.

      – Ты знаешь, что я бы не стал тебя просить, если бы мне не пришлось, – сказал он.

      Она заморгала, нахмурив брови:

      – Просить о чем?

      – Об эксклюзивном интервью. О твоих отношениях с Аидом.

      Ужас выбрался из ее живота, распространившись на грудь и легкие, и богиня почувствовала, как кровь отлила от ее лица.

      – Почему вам приходится об этом просить? – ее голос звучал напряженно, и она пыталась сохранить спокойствие, но ее руки, сжимающие чашку с кофе, уже дрожали.

      – Пер…

      – Вы сказали, что не стали бы просить, если бы вам не пришлось, – перебила она. Она устала от того, как он произносит ее имя. Устала от того, как долго он переходит к сути. – Так почему вы просите?

      – Это пришло сверху, – ответил он. – Мне ясно дали понять, что ты либо даешь нам интервью, либо больше здесь не работаешь.

      – Сверху? – повторила она и на мгновение замолкла, вспоминая имя. Наконец оно всплыло в ее голове. – Кэл Ставрос?

      Кэл Ставрос был смертным. Он являлся главным исполнительным директором «Эпик Коммьюникейшнс», которым принадлежали «Новости Новых Афин». Персефоне мало что было о нем известно, кроме того, что он был любимцем таблоидов. По большей части потому, что он был красив – его имя в буквальном переводе означало «коронованный как самый красивый».

      – Зачем главному исполнительному директору требовать эксклюзивное интервью?

      – Не каждый день узнаешь, что на тебя работает подружка самого бога мертвых, – произнес Деметрий. – Все, к чему ты прикоснешься, превратится в золото.

      – Тогда дайте мне писать о чем-нибудь еще, – попросила она. – У меня на голосовой почте и среди писем куча наводок.

      Это действительно было так. Сообщения лились на нее потоком с того момента, как была опубликована ее первая статья об Аиде. Персефона медленно рассортировывала их, организуя по папкам в соответствии с богами, которых они критиковали. Она могла написать о любом олимпийце, даже о собственной матери.

      – Ты можешь написать о чем-нибудь еще, – сказал Деметрий. – Но, боюсь, нам все равно нужно от тебя эксклюзивное интервью.

      – Вы ведь это не всерьез? – все, что она смогла выдавить, но лицо Деметрия выражало однозначный ответ. Она предприняла еще одну попытку: – Это ведь моя личная жизнь.

      Взгляд ее начальника упал на стопку газет перед ним.

      – И она стала публичной.

      – Кажется, вы говорили, что поймете, если я захочу прекратить писать об Аиде.

      Персефона заметила, как у Деметрия опустились плечи, и ей стало немного легче оттого, что он, по крайней мере, тоже был слегка этим деморализован.

      – У меня связаны руки, Персефона, – ответил он.

      После затянувшегося молчания она спросила:

      – И это все? У меня нет права отказаться?

      – У тебя есть выбор. Мне нужна статья к следующей пятнице.

      После