Дурная наследственность Аё. Валентина Осколкова

но было бы назвать вполне симпатичным юношей. Но, увы, дурная наследственность!

      Рога ему достались от прадеда по матушкиной линии – была у того такая неприятная особенность организма, встречающаяся у выходцев одного английского графства; ну а крокодилью морду с выразительными карими глазами Аё унаследовал от своего залётного египетского батюшки.

      Впрочем, кровей, намешанных в Аё, хватило бы на целый этнографический атлас.

      Если вы часто бываете в метро, вы наверняка его видели, а уж он вас – тем более. И зря вы думаете, что такого красавца невозможно не заметить! Аё не любит, когда на него пялятся, и, понятное дело, знает массу хитростей, как не привлекать к своей выдающейся внешности внимания.

      Ну а если же ничего от чужих взглядов не спасает и вообще утро не задалось, Аё просто быстренько похитит чьё-нибудь лицо. Он, всё-таки обитающий в метрополитене монстр, а не кто-нибудь!

      – Лицо украсть – дело нехитрое, – объясняет Аё вызвавшему его Никите. – Особенно если не навсегда, а так, поносить. Ловишь взгляд по-особому, тянешь его на себя и, как клубок за ниточку, всё лицо себе и вытягиваешь. Я, конечно, не моя двоюродная бабка, чтобы прямо человека всего спрясть, но, правда, ничего сложного. А ты думаешь, почему в метро все сидят, опустив глаза, и ни за какие коврижки взглядом ни с кем не встречаются?

      Никите десять, он ясноглаз и рыж, словно ирландец, хоть и коренной москвич. Никита вызвал Аё впервые и теперь слушает, открыв рот, под рёв и стук поезда.

      Вызвать Аё несложно. Достаточно завязать шнурки на левом ботинке хитрым двойным узлом, трижды позвать Аё по имени и зайти в последний вагон подъехавшего поезда через последнюю дверь. На следующей станции Аё в тот же вагон и войдёт.

      Только, пожалуйста, не зовите Аё в час пик! Представляете, как неудобно ему будет к вам протискиваться?!

      – А ты зачем меня вызвал-то? – уточняет у Никиты Аё на всякий случай. – Ты учти, я не джинн и не фея-крёстная. Я простой метрошный монстр… – По виду Никиты ясно, что он Аё не верит. – Эй, так зачем?

      Удивительно, но в шумном вагоне Никита его прекрасно слышит. Вот только что ответить?

      Сопит, вздыхает, потом честно признаётся:

      – Да потому что это круто. Я вообще не верил до того момента, как ты, ну, в вагон вошёл.

      Аё вздыхает тоже, озадаченно чешет основание правого рога.

      – Вот же дети пошли! Ну и чего тебе теперь от меня надо?

      – Н-не знаю… О, а ты можешь из метро выходить?

      – Ну разумеется! Смею заметить, ты тоже не круглые сутки дома сидишь.

      – Тогда… может, проводишь меня? Ну, до дома от метро…

      – По тёмному району?

      Никита виновато сопит, как рыжий ёжик. Кажется, это его первая реакция на любой вопрос.

      Аё же со свойственной истинным монстрам проницательностью и капелькой доставшегося от прабабки ясновидения констатирует:

      – Поздним вечером в пятницу полтора квартала мимо трёх пивных ларьков и одного общежития. Замечательно! Куда смотрят твои родители?!

      – Папа в командировке, а мама думает, что я у друга в соседнем доме… И в общем… Так проводишь?!

      – Нет.

      – Почему? Тебе-то что, ты же монстр! – с обидой в голосе возмущается Никита.

      – Я, конечно, монстр, но мне категорически, подчёркиваю, категорически! запрещено волноваться перед сном! У меня тонкая душевная организация и хрупкая нервная система. И дурная наследственность. Одна моя тётка, двоюродная, и вовсе… Впрочем, не хочу о ней. Так что и не проси. – Аё скрещивает руки на груди и демонстративно отворачивается, чуть не снеся рогами шляпку сидящей рядом с Никитой девушки.

      – Тоже мне монстр… – Никита зеркально повторяет его жест, хотя без оленьих рогов это выглядит не столь убедительно. – Монстр, который сам всего боится.

      – И что? – не оборачиваясь, отзывается Аё. – Во-первых, не боюсь. Опасаюсь последствий. А во-вторых, люди меня сами должны бояться. А моё отношение – дело десятое.

      – И вообще, два из трёх ларьков уже будут закрыты, когда мы приедем.

      – И что?

      – И общага у нас тихая, там через дом от них – полицейский участок.

      – Ну и?

      – И автобусы ещё ходят. От остановки идти всего пять минут.

      – Вымогатель.

      – Ну, я же тебя вызвал, и ты сам спросил, зачем!

      – Учти, это первый и последний раз.

      – Я больше не буду так поздно один ехать, честное слово!

      Глаза у Никиты честные-честные, совсем как когда он стоял с родителями в кабинете у директора после того, как первого сентября в первом классе разбил стекло шкафа в кабинете. Лбом одноклассника.

      …– Первый и последний раз, первый и последний, – бормочет Аё всю дорогу до Никитиного дома.

      Вернувшись к себе, Аё долго отмокает в горячей ванне, капнув туда чуть-чуть аммиачного раствора «для аромата», мелкими глотками тянет настой ромашки и слушает фортепианные