Беседы о литературе: Восток. Георгий Чистяков

что молиться не надо. Носитель нового, возрожденного христианского понимания мироздания, Дед, говорит: «Молиться – значит вспоминать».

      Биологический страх перед смертью преодолевается, но преодолевается только одним путем: любовью к ближнему. Любить – это значит желать, чтобы тот, кого ты любишь, никогда не умер, как говорила одна святая на рубеже нашего столетия. Если любовь будет действительно сильна как смерть, то это желание осуществится.

      В деревне, где живет дон Мануэль, рассказывали легенду о городе, который погрузился на дно озера. «В глубинах души нашего дона Мануэля тоже сокрыт и спрятан город, – говорит его прихожанка, от лица которой ведется рассказ, – и оттуда порой тоже слышится благовест. И город – кладбище, где покоятся души наших предков». Страх перед смертью действительно преодолим. Но преодолим он в том случае, когда преодолен taedium vitae, то отвращение к жизни, что начисто лишает человека сил и делает его безжизненной марионеткой в руках его собственных желаний. Безмерная печаль, tristitia animae, распространяется на самые разные стороны жизни, и в том числе она выражается в боли об усопших. Но только эта печаль плодотворна, ибо именно из нее вырастает молитва, то единство, что выводит нас из тупиков бытия и ставит лицом к лицу с Богом. Tristitia animae выводит нас именно на ту дорогу, которая ведет к встрече с Богом, явившемся нам во Христе Иисусе.

      Еще в XIX веке во французских семинариях говорили: «Кто любит цветы, любит девчонок». Считалось, что если семинарист собирает цветы и любит их благоухание, это значит, что из него выйдет плохой священник. А вот что говорит сестра Эмманюэль, французская монахиня, которая много лет назад покинула Францию и поселилась в окрестностях Каира, в городке для бездомных, разделив с ними все тяготы их жизни: «Живой – это тот, кто любит цветы, солнечный свет, еду»… И вдруг вспоминает совершенно неожиданно историю. Святой Франциск, умирая, попросил Кьяру дать ему миндальный марципан. И Кьяра, которая знала, что он просто обожает миндальные марципаны, уже приготовила их. «Видишь, что такое жизнь? – говорит сестра Эммануэль. – А что попросила бы я? – Мороженое с ванилью». Вспоминается, что Антон Павлович Чехов, умирая, попросил бокал шампанского. Мороженое с ванилью просит женщина, аскетизм и добровольная нищета которой известны всем. Но аскетизм – это не уход в раздраженное неприятие жизни. Наоборот: неприятие жизни, неприятие цветов, неприятие красоты неба и того пейзажа, который открывается дону Мануэлю, гуляющему по берегу озера, ведет к катастрофе, ведет к тому внутреннему озлоблению, с которым несовместимо упование христианина, с которым несовместима вера в вечную жизнь.

      Человечество к концу XX века, как мне кажется, уже преодолело один из самых страшных кризисов в своей истории: кризис ужаса перед смертью. Герой повести Мигеля де Унамуно, дон Мануэль Добрый, уже почти преодолел этот кризис в своем собственном жизненном подвиге, он уже почти вышел из тупика. Человечество преодолело этот кризис, ибо нашлись люди, которые