Волчий огонь. Ана Сакру

лучи скупо прорываются сквозь щели в крыше, не сильно-то освещая тесное помещение, чадит и жарит огонь, и звуки леса отчетливо долетают сюда сквозь окружающее меня безмолвие.

      Гер всё так же уходит из хижины чуть свет, возвращается через пару часов, принеся какую-нибудь птицу или суслика, коренья для похлебки, травы, иногда валит меня на солому, беря горячо и быстро, и исчезает за дверью до самой глубокой ночи, чтобы потом явиться неожиданно и бесшумно, когда я уже с ума схожу от тоски и одиночества, отведать мою стряпню и снова подмять под себя. А потом заснуть рядом, душа в своих горячих объятиях. Еще он пару раз доносил воду в бочку сам, не давая помочь и, к моему жгучему стыду, даже сам менял мое помойное ведро, так и не позволяя мне даже нос показывать на улицу. Говорит, что запах самки от меня идет очень сильный, даже странно для человечки. Плащ не до конца скрывает его, и в первый раз он учуял меня почти за километр, хотя такого быть не должно…А землянка пропитана им, а еще костром, сеном и едой, и, пока я внутри, учуять пеня издалека практически невозможно. Но, стоит выйти…

      А вообще мы почти не говорим. Вернее, Гер со мной старается лишь раз не заводить беседу ни о чем, односложно отвечает на мои аккуратные, робкие вопросы, а то и вовсе молчит, сверля своим звериным золотистым взглядом.

      Кто он, я не знаю. Как сюда попал?

      Гер ответил, что как все, и это не имеет значения. На вопрос знает ли он моего прошлого хозяина- фрая и откуда, волк и вовсе промолчал, лишь янтарные глаза нехорошо блеснули, предупреждая больше не поднимать эту тему, и я покорно прикусила язык, кладя голову ему на грудь.

      Странное желание все время ластиться к нему, вдыхать, обнимать мучает меня. Наверно это просто животный страх подспудно съедает изнутри, толкает к сильному, суровому волку. У кого еще мне искать защиты?

      Неизвестность пугает хуже смерти…

      Стараюсь не думать об этом, но дни летят стремительно в этом бесконечном однообразии, и вот уже через луну будет волчий совет. Гер ничего не говорил мне, но я и сама поняла две самых важных для меня вещи: на нем будет решаться моя судьба, и Гер – не главарь стаи, а значит, если его голос и важен, он не решающий.

      А еще, с каждой новой закатывающейся луной Гер становится всё мрачнее и раздражительней, и страсть его имеет какой-то иступленный, лихорадочный вкус…

      И это пугает меня ещё больше…Он знает, как будет, и будто нехотя отпускает меня…

      Иногда, когда он во мне, когда беспорядочно целует, прикусывая кожу, влажно сбивчиво дышит, урча, в висок, я почти верю, что он не сможет меня отпустить. Но…Наступает утро, и янтарный взгляд, пристально отслеживающий каждое мое движение, каждый вздох, вновь становится циничным и отстраненным, будто подёргиваясь пеленой. Наверно так смотрят на увядающий цветок, пока еще пронзительно прекрасный, но уже отмеченный печатью смерти. И в такие моменты я слишком остро понимаю, что не сможет он меня от своей стаи защитить…

      Сегодня утром Гер принес рыбу. Даже это незначительное событие было воспринято мной