Метапсихология социализма. Олег Герт

таланта, чем обыкновенно думают.

      Нередко шутка служит проводником такой истины, которая не достигла бы цели без ее помощи.

      (Фрэнсис Бэкон)

      Они сидели в какой-то придорожной харчевне, низенькой и убогой, с покосившейся черепичной крышей.

      Или не в харчевне.

      За время, проведённое здесь и с ним, у Вити накопилось немало вопросов.

      Первый из них, «Куда я попал и где именно нахожусь?», Витя задал Сиду сразу, ещё при встрече: и, если помните, получил дурацкий ответ «здесь».

      Заметьте: куда бы вы ни попали и где бы вы ни находились, если встреченный вами прохожий на ваш вопрос «Где я?» ответит «Здесь», вы попадёте в странную ситуацию.

      Во-первых, прохожий совершенно прав. Во-вторых, разумеется, вам такой ответ ничего не даёт. В-третьих, что самое интересное: все ваши попытки произвести более точную локализацию своего местонахождения – выяснить географию, названия населённых пунктов и так далее – на поверку оказываются лишь трусливым стремлением выяснить, насколько далеко вы, так сказать, выпали из своего привычного гнезда, и сколько усилий вам придётся потратить, чтобы вернуться к месту своего привычного обитания.

      Ответ «Я здесь» вас не устраивает именно потому, что просто «здесь» вы находиться не привыкли: вы привыкли связывать себя с конкретным местом, и делаете это ещё прочнее, чем хозяин собаки привязывает её шнуром к забору.

      Поэтому когда на вопрос «Где я?» вы получаете ответ «Вы сейчас в деревеньке Свиблово Мценского уезда Тутанхамонской области, в 30 км от районного центра, ближайшая автобусная остановка за углом» приводит вас в ощущение блаженства, ясности и формирует готовность к действию: теперь вы точно понимаете, как именно вернётесь в привычный вам Мухозасранск, и сколько времени потратите на это. А вот ответ «Вы здесь» – дезориентирует и пугает: он предполагает, что бежать, ехать, стремиться вам более никуда не надо.

      Вы уже здесь.

      «Я в харчевне», сказал себе Витя, вытащил пальцами из своей миски какой-то тушёный овощ и отправил в рот. А вчера я увидел Сида возле дороги под деревом, мы познакомились, до самого вечера шли пешком, переночевали на постоялом дворе, а сегодня нас вёз какой-то крестьянин на воловьей повозке, потом мы опять шли пешком, и вот мы здесь.

      Если я могу вспомнить, как я сюда попал, то я не сплю. Это ведь так работает?

      А как тогда я попал под то дерево?

      То же самое касается и времени. Человеку, находящемуся в привычном метании между собственным прошлым и будущим, привыкшему постоянно задавать себе исключительно вопросы «Что же это было?» и «Что теперь будет?», крайне сложно поместить себя в то узкое пространство «Сейчас», в котором только и возможна жизнь. Никакой верблюд, отягощённый двумя горбами под названием «прошлое» и «будущее», принципиально не способен пройти через игольное ушко «настоящего»: хотя именно эта нехитрая способность и есть то немногое, к чему стоит стремиться в жизни.

      Всё это Сид объяснял