Лесная крепость. Валерий Поволяев

Этого ещё не хватало… Лучший враг – мёртвый враг.

      – Не мог Игнатьев такое распоряжение дать. Вообще-то он мужик, конечно, суровый, но такое распоряжение дать не мог.

      – Это тебе кажется – не мог. А на самом деле мог и дал его.

      – Глупое распоряжение!

      – Полковник так не считает.

      – Я к нему сама обращусь по рации за разрешением.

      – Имей в виду – я буду против. – Чердынцев вновь зарылся носом в волосы Наденьки, чмокнул губами в завиток, прикрывавший шею, и замолчал.

      Молчание прервала Наденька, шевельнулась обеспокоенно:

      – Ты чего затих?

      – Думаю.

      – О чём? О Москве?

      – О тебе.

      – Весьма похвально. Даже более чем похвально. И что же у тебя в мыслях?

      – Наденька, выходи за меня замуж! – неожиданно сдавленным, каким-то деревянным шёпотом произнёс Чердынцев.

      Наденька съёжилась, сделалась совсем маленькой, беззащитной, будто школьница, проговорила тихо:

      – Господи!..

      – Я серьёзно предлагаю… Я не хочу больше терять тебя!

      – Господи! – вновь произнесла Наденька, повернулась к Чердынцеву, глаза у неё были влажные и встревоженные. – Да ты и не терял меня!

      – Это тебе так кажется. А мы с Ломоносовым отступали от самой границы, много раз попадали в разные передряги, иногда казалось – всё, уже не выберемся… Но везло – в живых остались, и я не потерял тебя…

      – Остаться в живых на войне – это главное.

      – Не это, Наденька, не это… Главное – остаться неискалеченным. С руками, с ногами, с глазами. Умереть не страшно, страшно быть инвалидом.

      Наденька на это не отозвалась, только плечи у неё дрогнули раз-другой и опустились низко. В печушке продолжали потрескивать дрова, по сухой, кое-где прижатой ошкуренными жердями стенке земляного жилища бегали светлые блики, сверчок, разогревшийся в тепле, блаженствовал, тянул свою бесконечную скрипучую песню.

      – Надо попросить разведчиков, чтобы притащили откуда-нибудь патефон, – сказал Чердынцев. – Уже забыл, как поют Козин, Утёсов, Козловский.

      – Артисты сейчас сколачиваются в бригады и разъезжаются по фронтам. Появились новые песни, Женя…

      – Надо полагать. Но я их не слышал.

      – Люди здорово изменились. Беспечных, счастливых лиц, как до войны, уже нет.

      У Чердынцева затекла спина, хоть и лёгкой была Наденька, а прислонилась к нему – и тяжело сделалось, но Чердынцев боялся пошевелиться, даже вздохнуть боялся, чтобы не потревожить Наденьку. Он вообще боялся спугнуть судьбу: ведь то, что Наденька очутилась в его отряде, – подарок судьбы. Очень дорогой подарок… Но что скажет Наденька в ответ на предложение? Чердынцев втянул в себя воздух, затих, буквально зажав его зубами. Наденька спросила:

      – Ты чего так тяжело дышишь?

      – Совсем не дышу. Жду от тебя ответа.

      – Ах, Женя, Женя, – с упрёком произнесла Наденька, повернулась к Чердынцеву, приложила палец к его губам. – Не говори больше ничего,