1991. Оксана Штайн (Братина)

сливочного масла и колбасы. В каждом доме его встречали радостно, как дорогого гостя, потому пирожки, рюмочки, конфетки вручались ему в качестве благодарности. Алексей Леонидович был человек смышленый, слушал и задавал вопросы. Эта смышленость и подвела его в начале жизненного пути: стопка за здоровье, стопка в память, так и вылилась бутылка за бутылкой в сердце семейной жизни, став клапаном при доступе кислорода. С семи лет Олю отправляли разносить талоны с отцом, передавая ей семейные полномочия осуществления контроля. Заканчивался совместный поход тем, что в каждом доме девочке давали карамельку, а Алексею Леонидовичу рюмочку, скрывши его под мелким предлогом и ситцевой занавеской за печкой. Вдвоем неспеша они переходили от дома к дому. По возвращению отец опирался на девочку. Каждая выдача талонов заканчивалась состоянием от «выпимши» до «на ногах не стоит».

      1 января Алексей Леонидович с похмелья разбил оконное стекло, сломал замок, зашел в дом, по привычке взял нож и ушёл. Бессознательная злость поднималась в этом человеке пеной из глубины доброй, но темной души. Пальцы его сжимались, губы становились полосками лейкопластыря, тело напрягалось, а из глаз выскакивала пружина, рикошетила о стены и врезалась в сердце матери. В те моменты для него переставали существовать дети, жена и честь, он менял шкуру и уходил на лютый зов. Его звериную силу подпитывал страх детей и дальнее расстояние до многоэтажных домов с телефонной будкой.

      К вечеру 1 января на удивление всё сложилось мирно. Алексей Леонидович вернулся в состоянии «еле выпимши», Сережка спал первую ночь в лагере, разглядывая тени от верхушек елей на потолке. Закрыв глаза, он видел бегущего по снегу Кешика и фантики от конфет. По ту сторону дня оказался сон.

      В доме на Торфяной три поколения женщин: бабушка, мать и дочь, смотрели музыкальную передачу при свете фонариков на ёлке, ели самодельный торт «Птичье молоко» и наслаждались сладкой манной крупой на языке, переводя холод зимнего снега за окном во внутреннее тепло съеденной манны и расщепленного сахара. «И как они так быстро переодеваются?» – глядя на экран, удивлялась Фаина. Она не слышала звуков и воспринимала чистую поверхность песни, не читая стихов Олейникова.

      Оля, как и брат, в этот день засыпала, разглядывая тени верхушек березы на побеленных стенах печки. Свисающие ветки напоминали новогодние гирлянды. В переплетении они медленно закрывали глаза девочки. Держа в памяти ритм танцующих веток, а на губах горький вкус шоколадной глазури, она уходила в сон. Новый год поцеловал девочку, и она вступила в него.

      2 января почтальон принес поздравительную открытку. Почтовый ящик в семье Милоевых был условным. Выпиленная в воротах щель с козырьком, куда сбрасывалась корреспонденция. Кроме открытки, в почтовом «ящике» лежала газета «Правда», создающая временную солидарность отца и дочери. Лет десять Олиной короткой жизни были связаны с этой газетой, сухо названной «центральным печатным органом ЦК КПСС». На день рождения