Ловец бабочек. Мотыльки. Карина Демина

я должен быть уверен, что делаю это…

      …семьдесят три… и семьдесят два…

      Если цифрам придавать цвета, то считать сложнее. Семерка зеленая. Единица красная. А вот шестерка – темно-лиловая…

      …шестьдесят девять – лиловый с оранжевым. Неприятное сочетание.

      …а ведь и демон заткнулся…

      …перстень стабилизировался? Или дело в этом проклятом счете… шестьдесят четыре – лиловый с зеленью. Тоже не самое удачное сочетание. Лиловому вообще крайне сложно найти пару.

      – Мне нужно от вас послушание. Полное. – Нольгри Ингварссон замолчал.

      Правильно.

      Эта пауза – для Катарины. Она должна испугаться и обрадоваться шансу, и поклясться исполнять малейшую прихоть куратора. И она поклянется…

      – Я сделаю, – она облизала губы, продолжая счет.

      Пятьдесят девять.

      Пятерка ослепительно белая, как давешний снег…

      – Я сделаю, что вы хотите…

      – Отлично, – он хлопнул в ладоши. – Я в вас не сомневался. Итак, давайте поговорим о ваших с князем отношениях… вы ведь не станете возражать, если отношения эти станут немного более… личными?

      Глава 6. Где говорится о вреде бессонницы для здоровья и репутации

      На скользкой поверхности количество воспитанных людей значительно сокращается.

Из наблюдений пана Филятского, потомственного швейцара.

      Себастьяну не спалось.

      Он был абсолютно уверен, что, стоит прилечь и он провалится в сон. Но нет… вдруг простыни стали жестки, подушка – слишком мягка, одеяло показалось душным, да и сама комната донельзя напоминала клетку.

      Не в комнате дело.

      А в этой чужой игре, в которую его втянули.

      Себастьян некоторое время ворочался, упрямо зажмуриваясь. Попробовал было овец посчитать, однако те упорно отказывались прыгать через заборчик, а потом вовсе скинули безобидные овечьи шкурки…

      …пан Белялинский, за ручку ведший панну Белялинскую. Две дочери ее держались в стороночке, подмигивая Себастьяну то правым, то левым глазом, отчего лица их кривились, будто бы приличные панночки корчили вовсе неприличные рожи.

      …купец и сестрица его покойная, в чьих очах читался упрек.

      …мошенник опечаленный.

      …контрабандист-художник… хорошая, однако, компания… и гробы вереницею…

      На гробах терпение лопнуло и Себастьян поднялся. Может, кофий не стоило на ночь потреблять, а может, беседы беседовать со всякими преподозрительными личностями, но сон ушел. И Себастьян, сделавши круг по комнате, остановился у окна.

      Морозило.

      Узоры на стекле. Трава седая. Поблескивают выбеленные морозцем крыши, и луна, с одное стороны похудевшая, зависла над забором, приглашая прогуляться.

      Отчего б и нет?

      Холод.

      Запах хвои и дыма. И странное ощущение нереальности происходящего. Себастьян выбрался на подоконник, а там, повинуясь внутреннему порыву, развернул крылья. Душа стремилась к полету, а тело, слишком тяжелое для хрупких с виду крыл, тянуло