Лик полуночи. Марина Лостеттер

о человеке в маске ты что-нибудь можешь сказать?

      – Он был высокий… – сказал он неуверенно, швыркая носом. – Не такой высокий, как вы. Может, он был невысокий. Но у него был сильный голос.

      – Громкий?

      – Нет, не знаю. Сильный. Как будто он считал, что то, что он говорит, очень важно.

      – Что он сказал?

      Эстебан опустил глаза и пробормотал:

      – Ерунду всякую про Пятерых.

      Де-Лия скрестила руки, словно в нетерпении. Она никогда не умела обращаться с детьми.

      – И?

      – Моя мама говорит, что только недоумки верят в Пятерых, и я не собираюсь говорить о них.

      Он втянул щеки, как будто ему пару раз дали по губам именно за это.

      Крона поежилась, но сдержала раздражение в голосе. Атеизм был новой модой. В последнее время стало модным считать людей одинокими и покинутыми. Так думала и высшая аристократия, и низшие слои общества.

      Они заявляли, что магия – это естественное явление, как гравитация. И что никакие разумные существа не размещали ее на краю – она просто была там. Говорили, что свитки были написаны вовсе не рукой Абсолона и что, возможно, Абсолона даже не существовало. Некоторые свитки были подделаны, это правда, но говорили, что подделаны все свитки. А Великое пришествие? Просто миф о сотворении мира, способ для первых людей объяснить непригодные для жизни условия за краем Долины. Сама Крона чувствовала себя оскорбленной за такое легкомысленное пренебрежение.

      – Мы не будем говорить о богах, только о человеке в маске. Нам нужно знать, что он сказал, чтобы поймать его. Если ты расскажешь, о чем он говорил, тебя за это не накажут.

      В стропилах ворковали голуби, будто выражая свой скептицизм.

      Вытирая нос, Эстебан продолжил:

      – Он сказал, что Пятеро рассердились, и поэтому ему нужно избавиться от людей, которые их рассердили. И что он должен показать людям красоту. И что-то еще, типа чтобы оправдаться перед женщиной, потому что ему жаль. Или что-то такое. Он хорошо говорил – ну знаете, правильно. Как говорят богачи. И на руках у него были белые перчатки. Но я не видел… Больше я ничего не знаю.

      Ребенок замолчал.

      – А второй человек? – спросила Де-Лия.

      – Белый. Бледный, как мука. Но я не видел его лица. И он был в черном плаще. Я не… – губы у него задрожали. – Я правда ничего не видел. Я не знаю.

      Крона похлопала его по колену, и Эстебан рванулся вперед, обняв пухлыми руками ее широкий наплечник.

      – Я хочу домой, – всхлипнул он, уткнувшись ей в плечо.

      То, что он видел, ему уже не забыть, сколько бы эмоциаторов не тыкали в него своими иглами и не впрыскивали желе. Они могли убрать ужас или отвращение – заглушить травму, но с его наивностью было покончено навсегда.

      Без колебаний она обняла его, заставив стража отпустить.

      – Мы отвезем тебя домой. Страж отвезет тебя домой.

      Подняв его на руки и отойдя от ступенек, она отнесла его к двери, где стояла стражница, с которой они говорили. Страж проводил их. Когда Эстебана отправили