Прощальный подарок. Анна Безбрежная

мы вместе с бабулей собираем ягоды на лужайке, залитой теплым ярким летним солнцем. Набираем в лукошко грибов. Идем на озеро, запкать картошку в углях, и посыпая солью, есть с хлебом. По утрам я просыпалась от вкуснейшего запаха, доносящегося с кухни, где бабушка пекла блинчики на завтрак, и мы их уплетали с малиновым вареньем. А как же я любила наши вечерние посиделки за рукоделием: она меня учила вязать ажурные салфетки крючком, а спицами наряды для кукол.

      Тяжело на сердце стало, накатило волной одиночество – нет уже бабушки чуть больше года. Одна я теперь на всем белом свете, ни родственников, ни близких больше не осталось. Никого. Отец бросил мать еще до моего рождения, и так больше не появлялся на горизонте. А мама умерла, когда мне было шесть лет. Рак быстро скосил молодую и цветущую женщину буквально за каких-то семь месяцев.

      Образ мамы я храню самым ярким бриллиантом в своей памяти, грани которого преломляют свет любви, наполняющей мое сердце. Я чувствовала всегда и знаю, что даже сейчас, после ее смерти она со мной и оберегает меня.

      Бабушка стала для меня всем и отдавала всю любовь и тепло, что только могла. Когда я закончила в поселке школу – одиннадцать классов, уехала в город и поступила в университет, на бюджет. Освоила профессию химик-аналитик. Эта дисциплина мне очень понравилась еще во время обучения, и я хотела с ней связать мою будущую карьеру. И вот успешно закончив ВУЗ, уже два года работаю в научно-исследовательском институте, в лаборатории.

      К бабушке приезжала всегда в свободное время. Я знала, что ей нелегко одной. Помогала, как могла, с учетом того, что сама получала немного. Наука сейчас не в почете, да и профессию освоила с невысокими доходами, но бабуля всегда говорила:

      – Юля, выбирай всегда по сердцу, а то жизнь короткая, зачем оно, если не лежит душа к чему-то? Зачем заставлять-то себя?

      Вот и послушала сердце – живу в съемной квартире, ипотеку пока боюсь брать, зато занимаюсь тем, что нравится.

      Вдруг раздался стук в дверь, и я пошла посмотреть, кто пожаловал:

      – Юля, здравствуй, дочка. Хорошо, что ты здесь, тебе посылка, – произнес скрипучим голосом старый подслеповатый почтальон Иван Игнатьевич.

      Сколько помню себя, всегда он разносил почту по деревне. Почтальон был облачен в рваный тулуп грязно-серого цвета, шапку-ушанку из облезлого кролика, да в валенки с заплатками. А красный от мороза нос украшали очки с толстенными линзами.

      – Спасибо, Иван Игнатьевич. Вот приехала, пора продавать дом. Готовлю здесь все, прибираюсь.

      – Ну что ж, может, кто и купит, только вымирает наш поселок-то. У стариков и так есть свои развалюхи, а молодые все в город уехали. Дачники себе отгрохали вишь, какие домины! Не нужны им наши-то это точно, точно… – возмущался, по-стариковски бурча, Иван Игнатьевич.

      – Я все равно выставлю на продажу, а там видно будет.

      – Ты вот здесь черкни, дочка, – и подал мне какой-то замусоленный листок, я быстро поставила закорючку, а то уже подмерзать стала. Выскочила только в одном свитере.

      Зайдя обратно в дом, положила пакет на стол и пошла включить чайник, достала из пачки печенье и высыпала его на тарелку. Потом решила посмотреть, что там за посылка такая. Взглянув на адрес и имя, фамилию адресата сначала не поняла, а потом увидела, что она предназначена не мне и не бабушке! Индекс наш, но у нас деревня Ануровка, улица Тополиная дом номер пять, а там Ануровка-1, улица Тополиная дом номер пять. Когда возле нашей деревни строили богатый коттеджный поселок с высокими заборами, домами в три этажа и большими отгороженными территориями, прилегающими к живописному озеру, для обеспеченных людей из близлежащего города, то не стали заморачиваться. И так как они располагались от нас в каких-то двадцати километрах, то и назвали Ануровка-1 и даже улицы некоторые, похоже, назвали так же.

      На местной почте что-то, как всегда, перепутали и выдали посылку на маршрут нашего подслеповатого почтальона, который мне успешно ее и вручил. Ну и что теперь делать? Догнать Ивана Игнатьевича? Или на почту завезти? Не знаю, как быть. Почта совсем не по пути, она в другую сторону, нежели та дорога, по которой я буду возвращаться домой. Иван Игнатьевич уже совсем старик, в коттеджный поселок точно не пойдет – зимой, в мороз, да по сугробам.

      Не могу же я ее выкинуть! Вдруг кто-то ее ждет? Может, кому-то она очень важна. А кому она предназначалась? Давай-ка посмотрим: Михалев Павел Георгиевич. Ну вот, Павел Георгиевич, не могу я так, ответственная и честная очень. Доставлю я тебе эту посылку. Сегодня ближе к вечеру и завезу.

      После уборки в доме разложила по коробкам все, что еще можно было раздать нуждающимся старушкам в деревне: посуду, одежду. Выбросила все, что точно не пригодится. Оставила себе на память только бабушкин платок, да старую картину, репродукцию «Неравный брак», висевшую над комодом. Вот не знаю почему, но так всегда мне нравившуюся. И направилась к моей верной спутнице, за которую плачу уже год кредит – Матиз Дэу, ярко-розового цвета. Долго ждала заказ, пока привезут именно такой оттенок. Села за руль и покатила по еле накатанной проселочной дороге, щедро усыпанной снегом.

      Вокруг высились огромные