Исаак Дунаевский. Дмитрий Минченок

кладбище в Лохвице остались надгробные плиты, которые указывают, что там похоронены Дунаевские».

      Меня потрясла надпись: «Здесь похоронен уважаемый, дорогой, насыщенный днями (вульгарные мозги некоторых переводчиков переводят это как «престарелый». – Д. М.) Мордехай Яков бар Хаим Галеви Дунаевский, умерший 5 июня 1902 года. Пусть будет его душа включена в цепочку жизни».

      Я растерялся. Вот так да-а…

      Дунаевских в Лохвице была целая колония. Не одиннадцать, как я сначала насчитал. Может быть, даже сотня. Но не черная. Могли ли они находиться друг с другом в родстве? – Несомненно! Браки между кузенами допускались и не считались чем-то зазорным.

      Итак, они могли быть пятиюродными кузенами, троюродными кузнецами… и оставаться при этом Дунаевскими. А мы про них ни-че-го не знаем.

      Евеля Хаимовича пришлось вернуть обратно в список. Я начал мыть полы и в этот момент под столом нашел завалявшийся огромный синий том в фиолетовом переплете, посвященный Исааку, – собрание воспоминаний его друзей и родных. Там же, на 338-й странице была та самая фотография его родительского дома, предоставленная братом Борисом.

      Я трижды перерисовал фотографию, впиваясь в нее глазами. Борис оставил довольно подробное описание «ливера» (внутренних помещений) дома. Того самого – подлинного, одноэтажного, с небольшой террасой, которым владели супруги Дунаевские в переулке Шевский Кут.

      «В доме было два входа, – писал Борис, – парадный для гостей и черный – для прислуги».

      Я положил перед собой листок бумаги и начал рисовать вход и выход из дома.

      «Оказавшись на кухне, – продолжал Борис, – вы попадали к поварихе».

      «Повариха» – хорошо. Значит, в доме жили не только родные.

      Интересно, какой у Бориса голос, звонкий или глухой?

      «…гости попадали в столовую, откуда одна дверь вела в неуютную большую гостиную, где стояло пианино». (Мой мозг «сделал стойку», клавикорды – домашняя радость, знак благосостояния, что-то типа современного «мерседеса».)

      «Вторая дверь вела в детскую, где находились только детские кроватки, разделенные тумбочками. Количество кроваток неизменно увеличивалось с периодичностью раз в два или три года. В итоге их стало семь. Правда, позже их снова стало шесть».

      Стоп. Значит, одну кроватку вынесли. Почему?

      Ответа не было.

      «Отдельно, несколько в углу, стояла кровать няньки».

      Вот те на. Повариха, да еще и няня. Значит, Дунаевские точно были не бедными.

      Привет вам, Лора Борисовна, жена Семена Дунаевского, – пропело мое «эго». Лора Борисовна убеждала меня, что Дунаевские были нищи, как церковные мыши.

      Наличие няньки и поварихи это опровергало. Живое свидетельство достатка в доме, о котором при большевиках просто стало небезопасно вспоминать. Поэтому и не вспоминали.

      Многое встало на свои места.

      Я вспомнил рассказ Максима Исааковича Дунаевского. Он, будучи маститым композитором, приехал в Лохвицу, а секретарь горкома повел его на экскурсию по городу.