Вячеслав Иванов. Григорий Зобин

в каменную грудь,

      Из недр выносит медь и злато, —

      Как моет где-то желтый Нил

      Ступени каменных могил, —

      Как зыбью синей океана,

      Лишь звезды вспыхнут в небесах,

      Корабль безлюдный из тумана

      На всех несется парусах…

      Слов странных наговор приятен,

      А смысл тревожно непонятен;

      Так жутко нежен стройный склад,

      Что все я слушать был бы рад

      Созвучья тайные, вникая

      В их зов причудливой мечтой…[14]

      Из тех младенческих лет Вячеслав смутно запомнил и разговоры старших о шедшей тогда Франко-прусской войне. Впервые сквозь детские грезы он ощутил живое биение истории. Ему очень хотелось увидеть эту войну ночью во сне. Мог ли он тогда знать, что в старости станет очевидцем самой страшной, невиданной прежде войны…

      В пять лет Вячеслав лишился отца. Иван Тихонович болел долго и тяжко. Чахотка в то время была неизлечимой болезнью и уносила многих. Но перед смертью он всем сердцем обратился к Христу и вернулся в Церковь, с которой долгие годы враждовал. Отец поведал матери, что ему явился святой Николай Мирликийский и велел повторять за ним причастные молитвы. Наутро к Ивану Тихоновичу пришел священник с Дарами. Вот какими запомнились сыну последние минуты жизни отца, его возвращение к Богу, о котором так долго и горячо молилась мать:

      Христос приходит. Ожиданья

      Ей не солгали. Долгий час

      За дверью слышались рыданья,

      Перерывавшие рассказ

      Души, отчаяньем язвимой,

      Любовью позднею палимой

      К Позвавшему издалека, —

      И тихий плач духовника…

      Был серый день; играл я дома

      И, бросив нехотя игру,

      Без слов был подведен к одру.

      Страдальца смертная истома

      Снедала; пот бежал рекой,

      Он крест знаменовал рукой[15].

      Отец умер в марте 1871 года, а в декабре, встречая новый, 1872 год, мать, согласно семейному обычаю, гадала по Псалтири. Она велела пятилетнему Вячеславу не глядя, наугад, раскрыть книгу и пальцем указать строки. Выпал 151-й псалом: «Я был младшим в доме отца моего, мои пальцы настроили Псалтирь». «Так и бу́ди! – с радостью сказала мать, – …станешь поэтом». Будущая судьба и предназначение Вячеслава Иванова приоткрылись в тот день впервые. Александра Дмитриевна всегда укрепляла в нем это высокое чувство избранничества. Своей закваской поэт был обязан матери. Как писал о ней С. С. Аверинцев: «Круг ее увлечений, который может показаться на фоне событий русской пореформенной жизни чуть ли не запоздалым отблеском патриархально-прекраснодушных времен Жуковского, был первой “духовной родиной” Вячеслава Иванова. Чертам этой “духовной родины” предстояло вновь и вновь проступать в его творчестве cквозь хитросплетения символистской мысли (например, то, что он будет называть в статьях 1914–1916 гг. своим “славянофильством”, довольно мало походит на славянофильство, но зато близко напоминает умонастроение Александры Дмитриевны). Почтительную память

14

Иванов Вяч. Собрание сочинений: В 4 т. Брюссель, 1971. Т. 1. С. 245, 246.

15

Иванов Вяч. Собрание сочинений: В 4 т. Брюссель, 1971. Т. 1. С. 252.