В поисках Авеля. Владимир Гатов

на улицу. Переговорив со свояком, он пригласил близнецов в кабинет и торжественно объявил, что со следущей недели нанимает им в репетиторы преподавателя сокольской гимнастики чеха Антона Скоканека, который не азы будет с ними проходить, а сразу перейдет к четвертой группе упражнений: фехтованию, борьбе, пулевой стрельбе и кулачному бою. А кроме того, дважды в неделю они будут отрабатывать в манеже приемы верховой езды с инструктором Виленского военно-учебного заведения, переведенным в Минск в силу известных обстоятельств.

      При всех минусах проживания с дядей глупо было не соглашаться. Братья не сомневались, что они так и велосипедом скоро обзаведутся, хотя бы одним на двоих.

* * *

      Вахрамеев был здоровенный балбес, дважды второгодник, о котором даже его папаша, большой полицейский начальник, говорил: «Как по мне, служить бы обалдую топорником в пожарной команде, а не в гимназии штаны просиживать. Но раз жиды за него платят…»

      В плате за обалдуя был тот смысл, что это позволяло устроить своих сверх процентной нормы. Вахрамеев с малявками из класса общался мало, у него была компания таких же лбов, как он сам. И если не отвечать на его подначки, на реплики о христопродавцах, на анекдоты с дурацким акцентом и на жеребячий гогот, если проходить мимо Вахрамеева, делая вид, что не замечаешь, то, в общем, можно было существовать параллельно.

      Какое-то время.

      На беду, однажды пришлось услышать, как Вахрамеев в своей компании обсуждает его, Авеля, отношения с Эльжбетой. Он был с приятелями, которые тоже все слышали. И было неважно, что никаких отношений не было, кроме его односторонней влюбленности, чем он даже бравировал, скрывая истинные чувства под маской печоринской иронии. Этот негодяй о его чувствах трепался!

      – Жидки на паненок всегда западали, – громко рассказывал Вахрамеев. – Им кажется, что у тех мохнатка медом намазана, все норовят носами горбатыми в самый цимес залезть. Но это оттого, что панночки им не дают. Взять хоть эту блондиночку Грановскую, Лизавету по-нашему. Я ее раком намедни ставил, проверил – ну нет там никакого меда. Вообще сухо, только ободрался весь. За сиськи, правда, хорошо подержался, сиськи знатные. Она их так из-за пазухи вывалила, а я сзади пристроился, за сиськи держусь и жарю…

      – Ты, – крикнул ему Авель, – как ты смеешь так про нее врать, подлец!

      – Ой, – скорчил рожу Вахрамеев, – ой, вэй! Аидише обиделось!

      Много раз до этого Авель делал вид, что не слышит, и много раз демонстративно проходил мимо, но почему-то не в этот раз. В этот раз он почувствовал, что его захлестывает жаркая волна пьянящей первобытной ярости. Забыв уроки сокольской гимнастики, он бросился на высоченного Вахрамеева, норовя ударить снизу вверх, в нос или в подбородок, но встретил короткий тычок в зубы, такой мощный, что даже взвыл от бешенства. Все закрутилось, он несколько раз попал, но по мягкому, а не в кость, и пропустил пару встречных, выбивших искры из глаз и расплющивших губы. Страха не было, только желание дотянуться, попасть,