Отпуск на войну. Альберт Байкалов

и вытащить руку…

      Хунта бросил в сторону лопату, а в руках у него появилась заткнутая тряпкой бутылка с какой-то жидкостью. Одновременно из темноты кто-то протянул зажженную зажигалку… Запахло бензином. О боже! Нет! Балун онемел от страха, видя, как фитиль вспыхивает ярким огнем.

      «Конец! – мелькнула мысль. – Сейчас бросит!»

      В это время на него вдруг навалился Гришко.

      «Как он здесь оказался? – Пытаясь убрать вцепившиеся в горло руки, Балун уже с трудом дышал. – Ведь когда я уходил, он спал!»

      Вдруг Балун понял, что сумел освободить ноги из-под угля и с силой толкнул двумя руками Гришко в грудь.

      – Ах! – Грохот и вопли людей разорвали забитую угольной пылью темноту.

      – Ты чего, Балун? – Округлив глаза, на него смотрел Михась. Бригадир стоял в проходе в одних трусах и майке.

      – Я! Ты! – озираясь по сторонам, прохрипел Балун. – Где Юрченко? Он меня сжечь хотел!

      – Да с ним рядом находиться опасно! – сказал кто-то.

      – Очухался? – изучающе смотрел ему в лицо Михась.

      – Да! – сползая с кровати, кивнул Балун, все еще до конца не понимая, где та размытая граница между сном и реальностью.

      – Совсем озверел! – морщился и шипел Гришко, корчась на полу.

      – Вот дает! – восхитился Шмиль. – Так Толстого двинул, что тот со шконки улетел!

      – Я не специально. – Балун взял полотенце и прижал к лицу. – Сон плохой приснился.

      Шипя и кряхтя, Гришко поднялся. Над бровью стала увеличиваться в размерах шишка. Из носа закапала кровь.

      – Я не понял! – возмутился Кишка. – Ты чего пол поганишь?! Дуй в сортир!

      – Сейчас! – Гришко неловко протиснулся в проход.

      – Ты тоже хорош. – Кишка бросил на подушку полотенце и сел напротив. – Задолбал уже. Почти каждую ночь голосишь или вскакиваешь!

      – Приготовиться к построению! – прорычал Михась, идя по проходу.

      На завтрак были макароны. Только не в том понимании, в каком их едят на воле, предварительно процедив воду. Здесь, наоборот, они плавали в похожем на помои бульоне, и это варево больше походило на суп из макарон. В нем можно было найти колечко от луковицы, а иногда со дна всплывала бордовая соломинка морковки. Все это украшали несколько кружочков жира.

      – Ты сколько сидишь? – стуча ложкой по дну миски, спросил Лева.

      – Год. – Балун отломил кусочек хлеба и отправил в рот. – Почему спросил?

      – Все думаю, столько время прошло, а ты все по ночам голосишь… Чего так убиваешься?

      – Не убиваюсь я. И вообще, не помню, что снится…

      – В церковь сходи, – посоветовал Шмиль.

      – А я не хожу? – озлобился Балун.

      – Странный ты. – Шмиль облизал ложку и сунул в нагрудный карман старого пиджака.

      – Я что слышал, – слегка наклонившись, шепотом заговорил сидящий напротив Макар. – У кого статья по-старому УК предусматривает «вышку», расстрелять могут…

      Балуна обдало