Глас вопиющего в пустыне. Любовь Гайдученко

и убожества этой самой «массы», ведь сто лет назад маленький, злой, картавый мужичонка не смог бы ее раскачать, если бы не вытащил из нее на свет божий все самое худшее и самое низменное.

      И сейчас – кто был виноват в том, что «массе» нравилось жить в убожестве? Конечно, крестьянский труд – самый тяжелый на свете, но ведь, имея землю, никогда не останешься голодным, выживешь при любых катаклизмах, при любых революциях и войнах, элементарно посадив картошку и капусту!

      Но ведь не только в сытости было дело. Аделаида в молодости, покинув небольшой городок, в котором она родилась, и уехав жить в большие города, в столицы, вращалась в определенном кругу людей, и, поскольку ее всегда тянуло к интеллигентным слоям общества, как-то так получилось, что друзьями ее становились люди довольно-таки незаурядные, в основном, творческие, но не они «определяли погоду» в стране, они были для этого общества, пожалуй, так же нетипичны, как и сама Аделаида.

      99 процентов этого общества мечтало только о материальном благополучии – вот что было страшно!!!

      Но, может быть, не стоит так уж сильно горевать по этому поводу? Может быть, это вообще изначально присуще человеческой природе?

      Займемся лучше Аделаидиными проблемами, ведь судьба одного человека может быть не менее интересна, чем судьба целого народа или описание какой-то исторической эпохи.

      Аделаида была брезглива и не выносила запахов, поэтому не могла находиться в толпе, что бы эта толпа из себя ни представляла: очередь ли в магазине, скопище людей в транспорте в час пик или какой-нибудь политический митинг – последнее стало нередким явлением в годы «перестройки». И если Аделаида случайно попадала в такой переплет – вот уж где была мука мученическая! Наверное, поэтому милосердный Господь Бог и решил забросить ее в глухую деревню, проявив к ней крайнее милосердие!!! Но глупая Аделаида не была благодарна ему за это. Свежий воздух и красоты природы уже лезли у нее из всех дырок, ей надоели покой и тишина, и хотелось очутиться в гуще каких-нибудь, пусть даже сомнительных, но событий (хотя она и понимала, что все это сплошные иллюзии – что где-то ей может быть хорошо! Она была уверена, что ей будет плохо везде…)

      Так как ее деятельная натура требовала активных действий, а не полусонного деревенского прозябания, Аделаида, в один прекрасный момент бросив Манечку на произвол судьбы, села на поезд и, приехав на Белорусский вокзал, ринулась в самый центр столицы, в фирму, где ей вручили для заполнения анкету, в которой, среди прочих, был и такой вопрос: «Намерены ли вы въехать в страну с целью проведения подрывной или террористической деятельности, или с какими-либо иными противозаконными целями?»

      – Эге, – присвистнула Аделаида. – Кретинизм живет и процветает не в одной только моей стране! Он цветет махровым цветом и в самой могучей державе мира!

      Но это «прозрение» ничего не меняло, ибо Аделаида рассудила, что чужие дураки