Пятьдесят три письма моему любимому. Лейла Аттар

судорожно хватая ртом воздух между приступами кашля.

      – Тетушка, надо идти, – ласково похлопала ее по плечу Фарназ.

      Ма поглядела на Хафиза.

      – Скоро, Ма, – пообещал он.

      Она медленно пошла к дверям. Я подумала, как же должны болеть ее распухшие ноги.

      Вечер прошел в сплошном потоке еды, грязных тарелок и громкой музыки. Когда все закрылось и мы легли спать, я расставила вокруг матраса мышеловки – единственный способ спокойно спать после ужаса первой ночи здесь.

      Мы лежали на матрасе спиной к спине. Теперь я понимала, почему Хафиз спал, отвернувшись от меня. Во сне ты уязвим, это беззащитное время, и ты не хочешь, чтобы кто-то видел твое лицо, когда темные тени искажают его черты, отражая на нем твои сны.

      Нас разбудил резкий звонок телефона. Хафиз, спотыкаясь, пошел на кухню, чтобы ответить.

      Я взглянула на часы. Три пятнадцать утра.

      Когда Хафиз не вернулся, я пошла искать его.

      – Это Фарназ звонила. – Он сидел за одним из столов в зале, едва различимый в темноте.

      Я начала дрожать, потому что поняла – случилось что-то плохое.

      – Ма… – Он не отрывал глаз от стоящей на столе солонки, переводя взгляд с нее на свои руки. – Она ушла…

      – Куда? – Я подумала о ней, запертой в этой крошечной квартире, смотрящей на пустое место, где стоял ее стеклянный шкафчик.

      – Шейда, она умерла. Врачи сказали, ее сердце больше не выдержало. Что они понимают? – Хафиз рассмеялся. Это был горький звук, похожий на стон. – Это все я. Это я подвел ее.

      – Не казни себя, – сказала я.

      Напротив, через улицу, менялись огни светофора. Красный, желтый, зеленый – все они отбрасывали на наши лица странный отсвет. Улицы были пусты, а они продолжали гореть, меняясь по заданной схеме.

      – Когда будут похороны? – спросила я после бесконечно долгой паузы.

      – Педар не хочет видеть нас там.

      – Это твоя мать. Он не может тебе помешать.

      – Может, так и лучше. Если я его увижу, я его убью.

      – Хафиз… – Я протянула к нему руку, но он отшатнулся.

      – В тот день, когда мы встретились, я хотел только, чтобы Ма от меня отстала. Я думал, скажу: «Вот. Я ее увидел. Она мне не нравится». Я и раньше так делал. Я не мог сказать ей, что я искалечен, что никакая девушка этого не заслуживает. – Он все крутил в руках стеклянную солонку.

      – Но ты мне понравилась, – сказал он. – Ты была милая. И невинная. Я подумал, если пробуду какое-то время рядом с тобой, то стану… менее грязным. И вот я поднял тебя на пьедестал, как те фигурки, что так любила Ма. Я хотел, чтобы ты оставалась чистой, чтобы была в безопасности. А вместо этого затащил в грязь и тебя. Я подвел тебя, Шейда, так же, как сегодня подвел Ма.

      Я смотрела, как он опустил голову на стол. Он тонул, захлебывался, позволяя волнам вины и стыда захлестнуть его. Картина на стене ресторана, изображавшая Посейдона, словно дразнила меня. Я видела на ней Пашу Моради, восставшего из глубин, собирающегося пронзить Хафиза своим трезубцем.

      Нет.

      Он