Якса. Бес идет за мной. Яцек Комуда

половицам, застеленным шкурами, в то время как Чамбор шагал следом, не уверенный, что ждет впереди. Брат взошел ступенями, грубо вытесанными из еловых плашек, на галерею и встал перед запертой дверью.

      – Дальше я не пойду, – застонал. – Господин отец – там. Запретил входить.

      – Бил тебя?

      – Терпеть можно. Не так оно и худо, братишка. Рука уже не та.

      Чамбор похлопал его по горбу.

      – Хорошо, что я вернулся. Не бойся, будет лучше. Вот увидишь.

      – Я молился… за тебя, брат. Есса за тобой присматривал.

      – Лишь бы продолжал… – отмахнулся он. – Я видел Рябое поле. Вещи похуже смерти. Да что там!

      Застучал в дверь, отворил ее и вошел, с сердцем, что было тяжелее, чем тогда, на Рябом поле, когда он готовился к битве рядом с королем.

      Увидел мрачную комнатенку, покрытые толстым слоем пыли доски, запертые ставни, коптящую на столе лампадку.

      И мужчину, восседающего на тяжелом раскладном стуле с поручнями, – был тот в кармазиновой сюркотте; с лысой головой, окруженной венчиком седых волос, да вислыми густыми усами. Он опирался на скрещенные руки.

      Смотрел в одну точку – в грубо тесанный стол, на котором лежал медный медальон и деревянный мечик-игрушка.

      Медальон Чамбор получил от матери, но оставил в Дедичах, отправившись на войну, мечиком же он безжалостно лупил маленького Яранта, пока инок не вбил ему розгами разума. Его вещи. Символы. Память. И отец, склоняющий над ними голову.

      – Я вернулся.

      – Кто здесь? – спросил Килиан из Дедичей хриплым голосом, словно был глухим и слепым, а не хромым на обе ноги.

      – Это я, твой Чамбор.

      – Чамбор погиб. Ступайте прочь!

      – Посмотри на меня! Молю!

      Вошел в круг света, не уверенный, как поступит родитель. Килиан заморгал, гримаса не то сожаления, не то злости искривила его сморщенное старческое лицо.

      – Ха, ты здесь… – сказал он. – Ты здесь. Точно ты? Не мара? Не стрыгон?

      – Отец, прошу! – Чамбор припал на колено, взял тяжелую, изборожденную морщинами руку старика и поцеловал ее.

      – Должно быть, и вправду ты, – проворчал наконец старик. – Да-а, в таком уж разе помоги мне встать.

      Приподнимался, обеими руками опираясь на гладкие поручни стула, но сам не сделал ни шагу. Его кости были разбиты и выкручены, ноги слабы. Так вышли ему боком на старости лет старые раны от битв и сражений, которые он вел в урочище, на месте града, где многие годы тому назад победил визгуна, державшего в страхе околицу и на чьем логове заложил тогда Дедичи.

      Нынче он едва стоял, подпершись костылем, но рука его еще оставалась тяжела. Даже теперь, когда он опирался на Чамбора, прежде чем уйти, потянулся к стулу и взял прислоненную там длинную тяжелую палицу, что заканчивалась копытцем серны, а ниже шел длинный плетеный бич.

      – Пойдем, сыне, вниз. Проведи меня.

      Спускались они медленно, мерно. Старик смотрел в никуда.

      – Ну, что зенки вылупили? – прохрипел дочкам и Яранту. – Подавайте вечерю; не видите, Чамбор вернулся. Есса! Не могло быть