Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками. Виктор Бузинов

пор не могу забыть этого еще одного унижения.

      Потом это стихотворение я опубликовал в книге. Его часто просят прочитать. Оно о смерти моего друга.

      Аккуратно, перед наступленьем

      мы по кружкам разливаем водку.

      Порошенный снегом суп глотаем,

      хлеб дожевывая на ходу.

      Мы с Суродиным сидим в сторонке.

      Может быть, последний ломоть хлеба,

      может быть, последний раз из фляги

      водку разливаем пополам.

      Выпили. Чтоб тот, кто уцелеет,

      помнил этот день оглохший, белый

      и домой вернулся и за друга

      две хороших жизни пережил!

      У него в спине была воронка.

      Мелкая воронка, но насквозь.

      «Триумф» в Большом театре

      По поводу историй… Все какие-то нелепости вспоминаются. Когда объявили, что мне вручают премию «Триумф», одна женщина (прекрасная актриса, впрочем) встала и сказала: «Как я рада, что эта премия будет вручена Володину. У него денег мало».

      А на самом вручении премии в Большом театре – тоже казус. Нас выводят на сцену, вся сцена алая, я не замечаю ступеньку, спотыкаюсь и падаю на глазах у всего высшего литературного и прочего собрания. Обо мне говорит Битов, очень хорошо говорит, что-то вроде того, что «Окуджава и Володин хотели поджечь улицу».

      Мне надо произносить ответное слово. Я знаю, что должен сказать: что это не моя заслуга, что это заслуга людей, которые меня сделали, что… и так далее и так далее. А я вместо этого обнимаю Битова и говорю: «Какой ты умный». Потом поворачиваюсь к залу, грожу пальцем и кричу: «Он очень умный!» И еще кричу в зал, не переставая грозить пальцем, о какой-то его детской книжке, написанной сорок лет назад: «Это вот надо было читать!»

      Мы пошли обратно. Я немного расстроенный, что говорил не то, и, помня о первой ступеньке, двигаю по воздуху ногой направо, налево – мне начинает казаться, что ступеньки со всех сторон. Потом знаменитый клоун Полунин сказал мне: «Ну, Александр Моисеевич, если бы я такое устроил, то мне после этого незачем было бы на сцену выходить. Я намеревался в концовке сделать какой-нибудь комедийный номер, но после вас это стало невозможно».

      – А ведь и в Ваших пьесах нередко неловкость, нелепость ситуации что-то проявляют в человеке, он становится не только смешным, но и трогательным.

      – Я никогда не делаю это специально. Но бывает, что-то происходит в человеке, и он действительно становится забавным. Я знаю, есть люди, которым близко то, что я пишу, но это не потому, что я пишу хорошо, а потому что я пишу про то, чем и они живут.

      – И все-таки, получается, что когда человек в мундире или в пиджаке и при галстуке – он как бы неестественный человек, а когда человек спотыкается о ступеньку, он становится сразу естественнее и ближе нам.

      – Дело не в этом…Иду по Литейному, навстречу мне – высокий, красивый человек.