Тренируй искренность. Дарья Тюменева

меди.

      Она верит, что ведьма от слова ведать и знать.

      Хоть не раз пытались в нее камни бросать,

      Джо любого обнимет, как вечная мать,

      И беспрекословно служит выбранной этой цели.

      Но когда в ее доме пусто, Джо задумчива и слепа,

      Спотыкается о пороги и даже может упасть,

      Мысли скачут по полу, рассыпаются как крупа,

      И дышится так, будто легкие раскрываются еле-еле.

      Скоро сорок, но нет у Джо семьи, друзей.

      Жизнь, как арена, долбанный Колизей:

      Люди приходят за помощью или так, поглазеть.

      Так Джо тоже платит. За способность смотреть шире,

      Видеть историю и сверху, и изнутри,

      Четко формулировать и правильно говорить,

      Раскладывать на составляющие: раз, два, три,

      А иным демонстрировать магию в обычной своей квартире.

      Джо все знает и годы свои уверенно кует —

      Так капля за каплей вереск уходит в мед.

      Джо не жертва. Бездетна и больше не ждет,

      Но отдает. А отдавать можно лишь от избытка.

      Так она шаманит и держит баланс простой.

      И до тех пор не боится остаться совсем пустой,

      Пока замолкают за нею и плач, и вой,

      Пока живет и врачует чужие ошибки.

      «Не буди во мне, маленькая, выдуманную тобой вину!..»

      Не буди во мне, маленькая, выдуманную тобой вину!

      Я тоже измучился. Незачем затевать войну.

      Я могу рассказать, как я слышал тебя одну,

      Но то было раньше.

      Я могу рассказать, что, увидев тебя, затих,

      Что я помню музыку – одну на двоих,

      И твои сильные бедра вокруг моих,

      И в том не было фальши.

      Не кори меня, маленькая, я был нетрезв и слаб.

      Я на долгие месяцы стал ни царь, ни раб.

      Понимаешь, я тоже теперь не рад,

      Но пора идти дальше.

      «Так бывает, что ты уходишь и уносишь совсем не то…»

      Так бывает, что ты уходишь и уносишь совсем не то:

      Зонт с лаковой рукоятью и английское пальто.

      Движешься дальше, думая, что теперь готов,

      Но то, что ты вынес, – не про осень.

      Она смотрела вслед и беззвучно пыталась сказать,

      Что двое – это не только вместе стелить кровать,

      Из двадцати четырех быть почти двадцать пять.

      Двое – даже тогда, когда один из вас просит.

      Ты потом поплакал под модным своим зонтом?

      Поныл: «О боже, я так страдал из-за нее потом!

      Я даже татушку себе набил с трудом!

      Хотя нет, без труда, и вышла что надо».

      Ты ничего не понял, и она ничего не поняла.

      Кто-то из вас разобиделся, кто-то сгорел дотла.

      Кафельный пол зачистила вьюга-метла,

      И после вас теперь выставлены сторожевые отряды.

      Иногда ты выносишь из горя совсем не то:

      Тащишь себя-жертву, молишься на восток.

      Знаешь, бывает стоит придержать поток,

      Обнулиться, как обнуляются президенты и дети.

      Так подписывают вольные твердой рукой,

      Так в чистые головы входит покой,

      Так замирают ветры, как перед грозой.

      Будто не было ничего.

      Будто никто никого не встретил.

      «С тобой Мари узнала цену большой вины…»

      С тобой Мари узнала цену большой вины

      И докопалась, дорылась до самой той глубины,

      Где страшно, и холодно, и исходы не видны,

      Но ведь ты пока побудешь рядом?

      Она так тянется к крепкости выглаженных перил.

      Сотни ладоней полировали их, тысяча крыл,

      И сколько б банальностей ты не говорил,

      Уверенно тащишь ее из личного ада.

      Ах, моя бедная маленькая Мари!

      Ты говори с ней, пожалуйста, говори,

      И, может быть, вырастет у нее внутри

      Собственная живая опора.

      Я пугаюсь тонких ее ключиц,

      И когда она по ночам кричит.

      Не молчи, прошу тебя, не молчи —

      Иногда достаточно долгого разговора.

      «Я еще не выворачивала так нутро…»

      Я еще не выворачивала так нутро,

      Я не умею очиститься, горько заплакав.

      Как же больно и холодно вносить двойную плату

      За твое и мое

      откровение