Ничего святого (сборник). Александр Зорич

и большинство профессиональных военных, к подобным вещам нечувствителен. Тем более что меня интересовали сейчас обстоятельства не морального, а практического свойства.

      – Нет. Итак, погибли все? Кроме меня?

      – Мне трудно ответить на твой вопрос. Когда я уносила тебя в лес, все ваши лежали без движения. Скафандры на них были прожжены или разорваны осколками.

      – Ты не заметила ничего странного?

      – Какого рода странное я должна была заметить?

      – Кто-нибудь из наших солдат горел? С ног до головы? То есть… было такое впечатление, что он окисляется с бурным выделением тепловой энергии?

      – Я знаю, что такое горение. Но свободное горение в этой атмосфере затруднено, – наставительно сказала Ресту-Влайя.

      – Вот именно! Никто не горел так, будто со стороны специально нагнетали кислород?

      Я пытался выяснить, не была ли Ресту-Влайя свидетельницей катализации активанта.

      – Нет. А почему ты спрашиваешь?

      – Мне важно знать, как умерли мои люди, – обтекаемо ответил я.

      – А потом ты будешь плакать? – поинтересовалась Ресту-Влайя. Похоже, она расценила мое подозрительное любопытство как проявление чувствительности.

      – Может быть.

      «Неужели я ошибся насчет активанта? Может, я видел всего лишь неизвестное нам ручное животное тойлангов?»

      – Твоя еда готова. Что будешь делать первым: есть или плакать?

      Я не сдержал улыбки.

      – Пожалуй, сперва поем.

      Поглощать пищу пришлось не самым изящным образом. Я откидывал забрало и быстро запихивал себе в рот шоколадку, галету или большой кусок бастурмы. После чего немедленно восстанавливал герметизацию и ожесточенно жевал, поражаясь, как все-таки громко у меня хрустит за ушами.

      Это повторно вернуло меня к воспоминаниям о детстве. Архиполезные рисовые хлопья я поглощал именно так: набив рот до отказа, на несколько минут впадал в жевательные медитации. Что, разумеется, моими родителями не поощрялось. А бабушка попустительствовала: Искандерчик не торгуется по поводу каждой ложки – и на том спасибо.

      Ресту-Влайя тоже питалась. Нахимичив в синтезаторе длинных фиолетовых палочек, она грызла их, как кролик: быстро-быстро щелкала челюстями, проталкивая палочки в пасть экономными, точными движениями.

      – Хорошо, что меня родственники сейчас не видят, – заметила она.

      – Почему?

      – Неприлично есть на виду у соревнителя владения пространством.

      – Можешь утешиться тем, что я тоже сейчас выгляжу очень глупо по меркам моей цивилизации.

      – А в чем твоя глупость?

      – Мы редко едим по три куска шоколада за один присест.

      – Шо-ко-лад – это? – Ресту-Влайя указала на бастурму.

      – Нет. Шоколад я уже весь съел.

      – Понятно… Да где же шаровики?! – неожиданно вспылила она. – Я же их вызвала давным-давно!

      – Да оставь ты их… – начал я, когда…

      …Когда из-за массивного дерева, шагах в десяти за спиной Ресту-Влайи, бесшумно