О любви (сборник). Михаил Веллер

вещей взял? – вдруг спросила она.

      Он взглянул с непониманием, переходящим в понятное раздражение:

      – Ничего не взял. А что ты спрашиваешь?

      – А переодеться вечером?

      – Переодеться? Вечером? А зачем? И так нормально.

      – И еды не взял?

      – Да куда? Тут дороги-то…

      – А зубную щетку взял?

      Игорь удивился:

      – Чего тебе щетка?

      – Покажи, – велела она странным голосом.

      Он улыбнулся:

      – Знаешь, и щетку не взял. Она дешевле бутерброда; люблю ездить налегке.

      – Как же ты, такой обстоятельный, такой рациональный, не взял с собой щетку?

      Раздражение в такой ситуации как нельзя более естественно, и так же естественно срывается оно на том, кто под рукой.

      – При чем тут щетка! – заорал он. – Тут машина заглохла!

      – И с чего же она заглохла?

      – Вот и разбираюсь!

      – И я разбираюсь.

      – В чем ты-то разбираешься?

      – В машине.

      – Ты разбираешься в машине?

      – Ага. Разбираюсь: заглохла или должна была заглохнуть?

      До него, наконец, дошел ее тон.

      – Ты что, мне не веришь?!

      – А почему я должна тебе верить? Ты же мне не веришь!

      «Дура, разлетелась в путешествие. Всем уже нахвасталась… И могла поверить, будто что-то для него значу. Так ему папочка и даст гонять машину за тысячу километров. Спектакль. Конечно: и впечатление произвести, и трат никаких…»

      – Сейчас попробуем еще, – через силу сохранял выдержку Игорь.

      Уже светлело, белесо и хмуро; с мокрой спиной и окоченевшими руками он ввалился на сидение.

      – Можешь не стараться, – злым и несчастным голосом сказала Валя. – Никуда мы не поедем.

      – Почему это не поедем… – деморализованный, он еще упрямился.

      Когда розовые девичьи грезы рушатся в скверную реальность, от них остается чернильная лужа вроде той, что окутывает удирающую каракатицу. Валя ненавидела себя, машину, Таллинн, номер в гостинице, ресторан, а пуще всего ненавидела виновника всего этого крушения.

      – Ладно, – холодно произнесла она. – Долго еще присутствовать на представлении, или зрители на сегодня свободны?

      Игорь побледнел от оскорбления:

      – И ты можешь… Кататься – так милый, а саночки возить – так долго ли присутствовать! А если б у меня не было машины?

      В волнении, как известно, слова вываливаются сами, и не самые удачные, усугубляя несимпатичность ситуации.

      – А машина и так не твоя, – расчетливо уязвила Валя. Она обрела спокойствие, словно у них была одна доза раздражения на двоих, и по мере того, как один заводился, другой успокаивался. – Она папочкина. И можешь трястись над ней, сколько угодно.

      Вытянула сумку и выскочила, хлопнув дверцей.

      – А катись ты к… – выкрикнул Игорь, бешеный от обиды.

      Ни фига себе сходили за хлебцем, с черным юмором поздравила себя Валя, трясясь в холодном троллейбусе.

      В десять она была уже дома: с каким-то